из того, что происходит, но сразу подбоченилась, стала раздувать ноздри и нехорошо смотреть на тех, кто меня держал.

— В чем дело? — Геннадий неторопливо спустился по короткой лестнице, ведущей от входа в банк, и остановился напротив Вагнера, на лбу которого пульсировала синяя жилка. — Если вас не затруднит, дайте объяснения, отчего ваши люди подобным образом поступают с сотрудником нашей организации? Не хотелось бы доводить дело до крайностей, это не нужно ни банку, ни вам, его уважаемому клиенту. И потрудитесь сделать это быстро, скоро сюда начнут стягиваться люди, и удар по репутации…

— В чем дело? — взвизгнул Вагнер, а после истерически хохотнул. — В чем дело! В том, чего не может быть на этом свете! В вот этом молодом человеке, который… Который… Я не знаю, как это правильно назвать.

— Его супруга приболела, — подал голос я. — Бывает. Петр Францевич, а своими-то лекарствами, что производите, лечить не пробовали? Как вы там мне говорили? «Есть наука, другого ничего нет».

— Смолин, молчите, — потребовал Геннадий. — Господин Вагнер, я не понимаю, как наш сотрудник может быть причастен к болезни вашей супруги. Ну если только данное заболевание не относится, кхм… К части интимных.

Бедный Вагнер явно был вне себя. Он, выпучив глаза, секунд тридцать смотрел на Геннадия, который с непроницаемым лицом стоял напротив него, после топнул ногой и воздел руки к небу.

Наташка с Ленкой синхронно хихикнули, а Сашка довольно громко сообщила, что:

— Не, это вряд ли. Я ее видела. Смолин такую старую не стал бы…

Она никогда ничего и никого не боялась, маленькая и отважная Вязьмина. И говорила всегда то, что думала, потому и сидела по сей день в операционистках.

— Вы трое — в банк, — скомандовал Геннадий, для убедительности даже сопроводив слова жестом.

— Сами разберемся, что делать, — пробурчала Сашка, не подумав даже тронуться с места.

— Идите, — поддержал безопасника я. — Ничего интересного дальше не будет.

Девчонки с сомнением посмотрели на меня, так и стоящего под контролем дюжих молодцев, но сделали то, о чем их просили. Правда, Наташка напоследок погрозила сумкой господину Вагнеру, отчего у того глаза чуть из орбит не вылезли. Как видно, отвык он от подобного. Или даже не сталкивался с таким никогда. Привыкай, тут тебе не фатерлянд!

— Отпустите молодого человека, — приказал Геннадий вагнеровским бойцам. — Пожалуйста.

В этом его «пожалуйста» настолько ощутимо громыхнуло что-то железобетонное, что даже мне немного поплохело. Всегда завидовал людям, которые умеют убедительно говорить. Не в смысле «толкать речь», а именно говорить, вкладывая в свои слова особую энергию, которая не позволяет их ослушаться.

Я так не умею. А жаль!

Правда, на молодых людей его слова особого впечатления не произвели. Внешне не произвели, но я, которому они завернули руки, почувствовал, как напряглись их мускулы.

— Отпустите, — махнул рукой Вагнер. — Чего теперь.

— Правильно, — одобрил его слова Геннадий. — И давайте-ка пройдем в здание, хорошо? Стоит ли на улице стоять? Все вопросы всегда разрешимы, так я думаю. И ваш, Петр Францевич, наверняка тоже.

Я массировал левое плечо, слушал, что говорит Геннадий, и приходил к выводу, что не очень-то он и безопасник. Больно он умело проблемы разруливает, и речь у него поставлена куда как лучше, чем у бывших служак, пусть даже и работавших некогда в весомых структурах, не имеющих отношения к армии.

Странный тип этот Геннадий, непонятный. Надо от него подальше держаться будет после того, как закончится муторная история с порчей.

У Вагнера дернулся глаз, но он, тем не менее, направился ко входу, следом за ним потопали его люди. Безопасник склонил голову к плечу и чуть приподнял правую бровь, как бы говоря: «А тебе особое приглашение надо?».

— Иду, — покорно вздохнул я и направился за остальными.

Уже в банке Геннадий, следующий за мной, еле слышно шепнул мне на ухо:

— Не вздумай дать Вагнеру то, что ему нужно, раньше времени. Ждем Ольгу Михайловну.

Бумммм! Как кувалдой по затылку.

Ну почему я всегда думаю, что последнее слово будет за мной, а на деле выходит, что я еле-еле умудряюсь только первое сказать?

Опять меня разыграли как пешку. Причем в чужой игре.

Все было просчитано, включая мои слова и заламывание рук. Мне позволили начать партию, а доигрывать ее будут другие. Мне же отведена должность зрителя, максимум — статиста.

То-то мне странным показалось то, что Геннадий появился немного не ко времени. По логике вещей, охранники, увидев в камеру, как сотрудника скручивают прямо у входа, должны были выскочить немедленно, но нет, этого не случилось.

Они ждали. Ждали точки кипения. Точнее — он ждал. И вышел на сцену тогда, когда это было выгодно. Ему выгодно. И Ряжской.

Но сработано красиво. И финал у этой истории, скорее всего, будет тоже красивый. Разумеется, без учета моих пожеланий, но кому они, по сути, интересны? Я просто в очередной раз был пешкой, которой позволили недолго думать, что она ферзь.

Нет, правы были древние мудрецы, когда говорили, что богу отведено богово, а кесарю — кесарево. Многоходовые интриги — не мое. Слишком я для этого прост. Это если мягко выражаться.

Я, конечно, могу сейчас немного взбунтоваться, не ждать Ряжскую, поступить по-своему, но это уже ничегошеньки не изменит. Разве что только в еще более глупом виде меня выставит. Мальчишество хорошо в тринадцать лет, а после двадцати оно смешно.

Так что пусть уже все идет так, как идет.

Я зашел в переговорку, плюхнулся в кресло и зевнул, прикрыв рот рукой.

— Дома ночевать надо, — зло бросил мне Вагнер. — Мы с трех часов тебя там ждали!

— И зря, — вяло парировал его фразу я. — У меня на эту ночь были другие планы. Я наслаждался продажной женской любовью.

— Я не знаю, что именно ты сделал и как, но настаиваю — прекрати это, — стукнул кулаком по столу Петр Францевич. — Верни все… Господи, даже слова к данному случаю не подберешь вот так сразу. Верни Яночке здоровье! Немедленно! Я знаю, что это твоих рук дело. Да, антинаучно, да — невероятно. Будь ты проклят! Верую. Верую в то, что возможно всякое! Что ты еще хочешь? Мальчишка, мерзавец, негодяй! Делай немедленно что сказано!

— Вздремнуть бы, — сказал Геннадию я, и снова зевнул. — Или хотя бы кофе попить.

Вагнер побагровел, и мне стало немного не по себе. Он был близок к бешенству, а жилка на его лбу билась, словно ручеек.

Как бы его удар не хватил.

Похоже, безопасника, ну или кто он там, посетила та же мысль.

— Он сделает то, что