только и исключительно тогда, когда это ему выгодно.

А вот Алексею Игоревичу я поверил сразу и безоговорочно – не только потому, что уж очень хотелось поверить, но главным образом потому, что он оставил у нас до осени свои «россиньолы», как древние когда-то оставляли заложников. А если серьезно, то поверил бы ему без всякого залога. Ладно, поживем – увидим, как говорят мудрые люди, когда ничего более умного им в голову не приходит.

Вертолетная площадка находится за «Актау», со стороны южных склонов. С фасада гостиница словно вымерла, ни в задернутых шторами окнах, ни на балконах никого не видно, лишь откуда-то издали доносится какой-то непонятный гул.

– И в медпункте пусто, – приподнявшись на цыпочки и заглядывая в окно, говорит мама. – Его тоже перевели?

– На безопасную сторону, – отзывается Надя. – Мурат распорядился в первую очередь.

– Умница, – хвалит мама. – Я знала, что в конце концов он прислушается к голосу разума. А в какое помещение?

– В очень хорошее, – туманно отвечает Надя.

– В какое же?

– В хорошее. – Надя прячет улыбку. – В библиотеку.

– Что-о?! – Мама хватается за голову. – Он сошел с ума!

– Впустить лису в курятник! – подливает масло в огонь подхалим Гвоздь. – Они разворуют нам все книги!

Мама бежит к центральному входу, а мы огибаем гостиницу с торца и – становимся свидетелями редкостного зрелища.

Гул, который с минуту назад казался мне загадочным, объяснился чрезвычайно просто: вокруг вертолетной площадки, огражденной живой цепью из инструкторов, дружинников и милиционеров, веселится добрая сотня туристов. Мурат, прикрыв мощным телом входной люк вертолета и воздев кверху руки, взывает к лучшим чувствам:

– Будьте сознательны, это спецрейс, у меня распоряжение срочно вывезти товарища…

– Петра Ивановича Загоруйко? Это я!

– Какого там Загоруйко? – несется из толпы. – Моя фамилия Терехов!

– Всех вывози!

– Товарищи, у меня завтра начинается турнир!

– Алексей Игоревич! – завидев нас, кричит Мурат. – Прошу пропустить товарища академика!

– Все здесь академики!

– Может, штаны он шьет для академиков!

– У меня ребенок с температурой!

– Алексей Игоревич! – К нам подлетают Вадим Сергеич с мадамой. – Где ваши вещи, мы поможем!

Алексей Игоревич тихо стонет.

– Пра-пустить! – громовым голосом орет Мурат. – Абдул, обеспечить посадку товарища академика!

– Иду! – срывающимся фальцетом кричит Вадим Сергеич, хватает за руку мадаму и через образовавшийся проход бежит к вертолету. Под смех и улюлюканье толпы их тащат обратно.

– Ой, не могу! – бушует Алексей Игоревич. – Чаплин!

– Пра-пустить!

Свист, хохот, визг! А толпа все прибывает, из нижних окон прыгают, из верхних спускаются на веревках и простынях все новые претенденты, у многих за плечами рюкзаки, в руках чемоданы.

– Жре-бий! Жре-бий! Жре-бий!

Это дирижирует барбосами Катюша. Они без вещей, просто дорвались до развлечения и валяют дурака. А я-то еще удивлялся, что они пропускают такой балаган.

– В вертолет у нас имеют право… – звонко провозглашает Катюша и взмахивает рукой.

– …и мореплаватель, и плотник, и академик, и герой! – ревут барбосы. – Жре-бий! Жре-бий!

– Жребий! – подхватывает толпа.

– Сажай с ребенком!

– Товарищи, у меня турнир!

– Все равно продуешь!

– Умоляю, завтра моей теще сто лет!

Полный балаган!

– Где он? – К нам с выпученными глазами прорывается Абдул.

– Кто, Алексей Игоревич? – Надя не умеет врать, у нее получаются слишком честные глаза. – Разве его нет? Ах да, у него какие-то дела.

– Дела у него, – поясняет Гвоздь. – Он занят!

– Сбэжал! – кричит Мурату Абдул. – Дэла у него, занят!

Зло жестикулируя, к Мурату подходит Захаров, командир вертолета: показывает на часы, тычет пальцем в небо.

– К черту! – рычит Мурат. – Абдул, веди травмированных! Эй, где там туристка с ребенком?

– Правильно!

– Товарищ Хаджиев… – взывает Катюша.

– …мо-ло-дец! – скандируют барбосы.

– Хаджиеву гип-гип…

– Ура! Ура! Ура!

Толпа расступается перед героями в гипсе. Первым скачет на костылях тот самый закованный, который советовал мне ради Катюши отложить собственные похороны.

– Отбили? – кивая на барбосов, злорадно спрашивает он. – Растяпа!

– От растяпы слышу, – вяло огрызаюсь я. – Нога в гипсе тоже не лучший сувенир, который можно вывезти из Кушкола.

Но закованный, конечно, врубил в солнечное сплетение, вряд ли мне теперь удастся погадать Катюше по руке. Наверное, старею, все-таки четвертый десяток, без особой горечи думаю я, года два назад у меня таких осечек не было. Катюша показывает на меня пальцем и со смехом что-то говорит, а свора слушает ее, радостно разинув пасти. Снова что-то затевают, собаки. Петя прав, за этой компанией нужно смотреть в оба.

– Не огорчайся, – сочувствует Надя, – не на ней свет клином сошелся.

– Он сошелся на тебе, – ворчу я.

– Я рада, что ты пришел к этому выводу.

– Не пришел, а еще ковыляю.

– Ну, это по моей специальности, я тебе помогу, – обещает Надя.

Пока мы обмениваемся любезностями, посадка в вертолет продолжается. Мурат в самом деле молодец, нашел верный способ усмирить толпу: на места битых-ломаных никто не претендует. Замыкают их шествие двое таинственных субъектов, таинственных потому, что их физиономии по глаза обмотаны шарфами; субъекты волокут носилки, в которых, прикрыв лицо руками, жалобно стонет женщина. Продвижение носилок сопровождается всеобщим сочувствием: все-таки для толпы, даже неуправляемой, есть святые вещи.

– Потерпи, милая…

– На операцию, да?

Субъекты хрюкают что-то неопределенное и ускоряют шаг.

– Я ее не помню, – озадаченно говорит Надя. – Наверное, из «Бектау».

Мне смешно, вспоминаю мамин рассказ. Она встретила на московской улице бывшую школьную подругу, ныне известного хирурга. Они разговаривали, обменивались новостями, и тут к ним подошел сияющий молодой человек и низко, с чувством поклонился: «Большое вам спасибо, Вера Петровна, вашим золотым рукам!» И ушел. Вера Петровна вот так же озадаченно смотрела ему вслед и бормотала: «Не помню, кто же это… кто же это… ба, геморрой!»

Между тем скорбно согнутые фигуры субъектов кажутся мне до странности знакомыми. Я всматриваюсь и, озаренный внезапной догадкой, делюсь ею с Абдулом. Тот ошеломленно хлопает себя по ляжкам и устремляется за носилками.

– Таварищ Хаджиев, это абманщики! Плуты!

Мурат делает ему страшные глаза, но Абдул не видит: он выполняет свой долг, разоблачает плутов. Субъекты почти бегут, они уже рядом с вертолетом, но Абдул их догоняет и…

– Ах! – вырывается у толпы.

Свист, рев, стоголосое ржание! Из носилок на снег вываливается мадама и своим ходом рвется в вертолет. Петухов и композитор за ней. Но куда им против Абдула, экс-чемпиона республики по вольной борьбе!

Только думаю, что благодарности за свое рвение он сегодня не получит…

– Всем туристам немедленно возвратиться в гостиницу! – громогласно возвещает Мурат. – Абдул, Хуссейн, обеспечить!

Я разыскиваю глазами свору – никого нет, исчезли. Странно, это на них не похоже – бросить такой балаган на произвол судьбы.

– Отправляй свою бетономешалку! – кричит кто-то Захарову.

Тот высовывается