Черепковский решил воспользоваться слабостью караула. Он сказал нескольким товарищам, чтобы они затеяли притворную драку, а сам приготовился напасть на караул.

Услыхав шум, улан с проклятиями и руганью смело раскрыл дверь и вошел в полутемный сарай.

Черепковский ударил его по голове колом. Улан упал. Пленные, решившие бежать, кинулись в полураскрытую дверь, смяли второго улана, стоявшего у сарая, и бросились в разные стороны наутек.

Дружки – Черепковский и Табаков – бежали вместе. Они кинулись за сарай в кусты, а потом перемахнули через болотце в лес. На опушке леса приостановились, ожидая товарищей, но все бежавшие рассыпались в разные стороны.

Тем временем в селе поднялся переполох, послышались крики и выстрелы.

– Собирали-собирали дружину, а остались только вдвоем, – усмехнулся повеселевший на свободе Табаков.

– Надо уходить. Не стоять же нам тут! – сказал Черепковский.

И они пошли лесом на север, стараясь уйти подальше от Смоленского большака.

Небо затянулось тучами, окончательно стемнело. Они вышли на какой-то луг, уставленный стогами сена.

– Дальше не пойдем. Переночуем здесь, – предложил Черепковский.

– Вот тебе и ночлег: воздушным плетнем обнесу да небом накроюсь, – говорил Табаков.

– Зачем так? Мы в стогу переспим.

Дружки вырыли в стогу логово и улеглись, прижавшись спинами друг к другу.

Проснулись озябшие и голодные. Всходило солнце.

Покурили и тронулись дальше перелесками и полями. Чувствовалось, что близко деревня.

И вот она показалась впереди. В деревне голосисто пели петухи.

– Если петух цел, значит, франц еще сюда не добрался, – говорил Черепковский, выходя из кустов на проселочную дорогу. – И собаки не брешут, стало быть, никого чужого нет.

– А глянь, Левон, у крайней избы – караул. Вишь, бородач с трубочкой ходит? И вилы в руке. А поперек улицы бревна навалены. Застава.

– Ну так что ж, что застава? Мы же люди свои, – ответил Черепковский, продолжая идти к деревне.

Не успели они пройти и десяти шагов, как деревенский караульщик их заметил.

Собственно, заметили мальчишки, вертевшиеся вокруг караульного. Бородач, занятый своей трубочкой, может быть, и не так скоро увидал бы непрошеных гостей, но мальчишки застрекотали как сороки и кинулись по домам.

Бородач свирепо выставил вперед вилы и закричал издалека:

– А ну стой! Не ходи!

– Не бойся, дяденька, мы – свои, русские. Мы убегли из плену, – предупредил Черепковский, не думая останавливаться.

– Да у нас и оружия нет, – прибавил Табаков, растопыривая руки.

– А за плечами-то у тебя что? – недоверчиво косился бородач.

– Пустой ранец! – Табаков шлепнул по ранцу ладонью.

Бородач опустил вилы.

Дружки подошли к бревнам.

В это время отовсюду сбежались мужики – кто с топором, кто с косой, – их привели осмелевшие ребятишки.

Мужики окружили Черепковского и Табакова, с любопытством разглядывая их, словно никогда не видели солдат.

– Откуда вы, служивые? – спросил один из мужиков. На нем был не кожух, а суконный кафтан, седая борода аккуратно расчесана – сразу видно: староста.

– Из плена, – ответил Табаков. – Вчерась за Можайском было большое сражение. Там нас и захватили.

– Слыхали. От пушечного грома и у нас небо разрывалось. Это за Колоцким монастырем, – степенно сказал староста. – А кто у нас командует? Всё немцы? – спросил он.

– Нет, генерал Кутузов, – ответил Черепковский.

– Не слыхать было такого…

– Заслуженный генерал – у самого Суворова помощником был. У Суворова плохих не бывало, – объяснил Табаков.

– Ну, хороший аль плохой – там видно будет, а главное – русский! – успокоился староста.

– И кто же вчерась побил? Наши аль ихние? – Неужто Аполиён? – допытывались крестьяне.

– Мы не знаем. Вечером наши еще стояли на месте, – ответил Черепковский.

– Значит, француз скоро и к нам припожалует? – спросил бородач.

– Все может статься…

– И мы так думаем, – завладел разговором староста. – У нас в округе все мужики решили не сдаваться, встретить «гостей» по-русски, с топорами да вилами. Потому вот и караул поставили.

– Караул дело неплохое, да не так надо бы, – сказал Черепковский.

– А как же?

– Что же это вы держите караул у самой деревни? Вы бы выслали дозор подальше. Вон у вас березки растут, – обернулся Черепковский, – на них и посадите ребятишек, у кого глаза повострее. Как увидят, что с большака к вам кто-либо собирается, пусть бегут предупредить. А то под самой деревней караулите. Хорошо, что мы – свои, а если б это француз? Не успели бы поднять на ноги народ, как дядю, – кивнул он на бородача, – укокошили б и вас врасплох взяли бы.

– Слободно.

– Верно!

– Солдат правильно говорит.

– Знамо, ихнее, военное дело. Он больше нашего и ведает, – одобрительно загудела толпа.

– А что же вы, служивенькие, думаете дальше делать? – спросил староста.

– Пробиваться к армии, чего же нам делать-то? – ответил Табаков.

– А вы оставайтесь пока у нас. Будете за командеров.

– Верно, оставайтесь! – заговорили мужики.

– Кто из вас старший? – смотрел на дружков староста.

– Мы одного чина – рядовые. Но пусть Левон командует: он способнее и повыше, и нос у него как у начальника, – сказал любивший пошутить Табаков. – А я – курнос. А курносых и святых нет…

– У него и глаз подбитый, – в тон Табакову прибавил кто-то из толпы.

– Ну что, Левон-батюшка, согласен быть у нас за начальника? – спросил староста. – Я человек по этой части темный, в солдатах не был…

– Еще бы ты был, – насмешливо, но вполголоса заметил кто-то.

Черепковский улыбнулся:

– Мы согласны. Только сперва… поесть бы. Вторые сутки не евши.

– И правда, что же это мы держим людей у околицы? Пойдемте ко мне, – предложил староста.

– Солдату и еда – служба, – оживился Табаков. – Горнист играет – ему отказаться невозможно: какой на него порцион отпускается, солдат завсегда обязан съесть!

И Табаков уже перелез через бревна, чтобы идти вслед за старостой.

Но Черепковский стоял на месте.

– Коли хотите, чтобы я командовал, так давайте уж сразу делать по-военному. А ну, ребятеж, – обернулся Черепковский к мальчишкам, – трое бегите вон к тем березам. Да погодите. Пусть один влезет повыше на дерево и смотрит, а двоим оставаться внизу. Как чуть увидишь, что с большака кто повернет к нам, кричи вниз. А нижние – во весь дух бегите ко мне. Только не вздумайте все трое влезать на дерево: пока слезете, конный француз раньше вас будет в деревне. Поняли?