глаз и тех поездок, когда «you lose yourself on the way», а когда вернулся, то «город был новый, живой». К тому же, если ты едешь на международный симпозиум с представителями МАГАТЭ или докторами физмат наук, это совершенно потрясающий опыт – сталкиваешься с абсолютно другой областью знания, осознаешь сократовское «я знаю, что ничего не знаю» (если еще раз вспомнить Улицкую, то в «Лестнице Якова» – «самая главная наука – учиться»).

В комментариях к рецензии Ольги Балла-Гертман «Быть Чанцевым» [202] плодятся слухи: «для того чтобы быть Сашей Чанцевым, нужно читать около 500 страниц в день или около того». Развейте инсинуации – или, напротив, подтвердите…

Это замечательные Ася Башкатова и Лера Пустовая любят подтрунивать надо мной в фб-комментариях. Да, не могу починить лампочку дома, но физически могу прочесть за день 500–600 страниц (одну большую или 2-3 книги небольшого формата). Потом, правда, расплачиваться бессоницей, которая, по Чорану, худшая пытка и источник его философии (я пока осознал только пытку)… Вспоминается шутка знакомого рецензента из «Книжного обозрения» о том, как сложно объяснить домашним, что когда критик лежит на диване с книгой – он работает… А еще Ася и Лера же, как и другие комментаторы, любят шутить над другой моей паранойей – я составляю списки прочитанного за год, потом вывешиваю в ЖЖ/ФБ с подсчетом страниц. Лучший коммент был от одной моей бизнес-фрэндицы – «я и список до конца не осилила!» На самом деле, тут никакого тщеславия: а) мне часто нужны для банального копинга имена-названия книг, б) это своего рода соревнование с энтропией себя и все более занятых, завернутых дней, когда год от года перед тобой лежит стопка непрочитанных книг и растет, укоряет и искушает, как известное яблоко, как и искушают новинки, переиздания, желание наконец-то перечесть классику глазами другого себя… Хотя в последнее время искушения и иные – тот же ФБ шумит белым шумом, моя переписка со всем светом очень приятно, но отвлекает. Лучшие дни – дачные, где почти не фурычит Интернет, тишина не только с названием «тишина». К тому же я довольно глупый, мне постоянно нужна эта подпитка. И я отвлекусь, интересно. Я даже писал об этом: едешь в такси два часа с той же дачи, урожай яблок везешь, у водителя «Радио Шансон» и разговоры «за жизнь, как они достали»: я тупею тут же, мгновенно, а вот пошли того же водителя в Сорбонну на семинар по постструктуралистам – разве ж его поколеблет? Тот же Бибихин – простите, он не только очень важен для меня сейчас, но и его «Узнай себя» рифмуется с нашей темой, вообще лучше 100 мега-Карнеги для философствования себя. Так вот, Бибихин писал, что интеллект невесом, но это «самое неуничтожимое, всем правящее, над всем легко торжествующее, берущее вверх» – гранит сточит время, а интеллект восторжествует. Да, я сам всегда говорил, что от двух книг – Библии и Корана – погибло гораздо больше людей, чем от немирного атома. Но – да, я пессимист – интеллект мне видится крайне хрупким. Это то, что обречено на гибель. В чем и есть его сила – говорю уже не о категориях буддийского растворения в нирване, но скорее ваби-саби, когда залог красоты в ее сиюминутности и обреченности. «Мы погибли, и это было прекрасно» (С. Калугин) – а те же понятия средневековой японской эстетики сейчас на витрине сетевой японской едальни в Москве… И последнее отвлечение-digression, коли уж мы говорили о круге, расходящихся тропках моего чтения. К католическим богословам (и даже экзистенциалистам, хотя я никогда не любил открыточное парижское кафе имени Сартра-Камю) я пришел от традиционалистов, прекрасных, самых даже не неоцененных, а перевранных и загнанных в угол табуированного интеллектуального гетто Генона, Эволы и Со. А вот буквально пару лет назад я начал плотно читать советских философов. И понял – возможно, это все знали, но мне пока ни на каких страницах не сказали – что отнюдь не серебряновеческая философия (демоничный Вл. Соловьев, энциклопедист Флоренский, все остальные из серой да и красной серии «Философского наследия» – если их перечитать, то будет ровно тот случай, что и с Воннегутом, которого категорически нельзя перечитывать позже подростковья) была пиком русской философии. А – советских времен! Даже – постсоветских, совсем недавно, пару пятилеток назад! Бибихин, Налимов, Хоружий, взошедшие на Лосеве и Аверинцеве, – это же потрясающее если не учение, то та экзегеза, что ценнее иных школ (и тут я говорю о примерно одной традиции религиозного философствования, не поминаю южинским особняком стоящих Головина и Мамлеева, Розанова наших дней Галковского, исламского Джема-ля, еще не полностью мною открытых Гиренка и Ахутина)! Или, как Уствольская и Губайдулина в нашей новой классике, Горичева и Семенова. Или вот еще сюжет для будущих и чужих исследований – они все (в)ходили в/вокруг исихазм(а): Хоружий с его проектом синергийной философии и сейчас исихазм исповедует, проповедует и несет в узкие массы, Налимов и Бибихин постоянно в своих рассуждениях приходят к исихастам, Паламе. Мистическое, глубинное православие – ведь это и не течение, и не школа, а – что? – у которого, кстати, так много пересечений с дзэнскими практиками (а дзэн – буддизм в буддизме, буддизм в квадрате) и в поздние советские годы, в перестроечных мутных водах?! И вот об этом круге чтения, захватившем меня сейчас водоворотом, я думаю, что он, пожалуй, лучший с тех пор, когда в 7-м классе читал Ницше (в 8-м – Чаадаева и Серебряный век). А еще мне, честно говоря, крайне любопытно, к каким именам в свой черед выведут меня эти люди. Буквально недавно мы говорили с А. Рясовым, с которым говорим на схожие темы с первого общего курса в ИСАА, что читать обычный фикшн – пустовато. Да и книги, они не предают, как люди, но недавно перечитал «Символический обмен и смерть» Бодрийяра, в котором в свое время нашел богатства поболее, чем в столичном обменнике. Лет за 6 почти все богатства без моего присмотра кто-то вынес. Отнюдь не говорю, что поумнел за это время, наоборот, тупею от ежедневных сотен рабочих писем, шоковой новостной ленты, нецензурного бурления Фейсбука и всего прочего… Но вкусы, как лезвие кухонного ножа, со временем, видимо, утончаются. Или же все просто: в детстве всю дивность мира начертывала стрекоза над прудом, улитка на листке боярышника, а сейчас, приевшемуся и пустому, подавай все более утонченные тома… Ни разу не подвели пока, кажется, только верные друзья Юнгер и Чоран… Но я очень увлекся-отвлекся, простите.

Как происходил ваш