Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Все в порядке.
— Точно?
Девон кивнула. На этот раз Джеймс не помешал ей встать.
— У меня было несколько причин не говорить вам про Джонни. Сначала я жалела Кэтрин, мне не хотелось причинить ей боль.
Жена Грега была очень милой, доброй женщиной, наивно считавшей своего мужа безупречным. Любя его всем сердцем, она тяжело переживала, что у них нет детей, и если, уже потеряв мужа, узнала бы, что другая женщина ждет от него ребенка, это разбило бы ей сердце.
Глядя на Джеймса Холлинза с плохо скрытым неодобрением, Девон думала, что, по-видимому, не одна Кэтрин считала Грега безупречным.
— Но это не все, — продолжала Девон. — Я уже видела, как тяжело жилось в вашей семье одному мальчику. — Она покосилась на Паркера и снова устремила взгляд на его деда. — У меня не было оснований считать, что с Джонни все будет иначе.
Паркер с изумлением увидел, как его несгибаемый дед поморщился, словно от боли, и отвел глаза.
— Паркер был... его воспитанием занимался мой сын, — пробормотал Джеймс, явно испытывая неловкость. — Я не имел права вмешиваться в дела Фила. — Последнему заявлению недоставало уверенности, свойственной Джеймсу, и, судя по выражению его лица, он сам это чувствовал.
— Не знаю, кого я презираю больше, — бросила Девон с презрением, — того, кто избивает детей, или того, кто об этом знает, но и пальцем не пошевелит, чтобы исправить положение.
Джеймс охнул и схватился за сердце. У Девон мелькнула мысль, что она зашла слишком далеко.
— Вам плохо?! — воскликнула она с тревогой.
— Садись, дед. — Паркер решительно встал с кровати, принимая командование на себя. — Может, вызвать врача?
— Ерунда, мне просто нужно принять лекарство. — Джеймс достал из кармана флакончик, дрожащими пальцами открыл его и сунул таблетку под язык. Через несколько секунд он вздохнул и сказал: — Ну, вот и полегчало.
Девон с облегчением отметила, что его посиневшие было губы, приняли нормальный цвет.
— Твой отец — слабак и глупец, — процедил Джеймс. — Когда я узнал, что он себе позволяет, то пригрозил свернуть ему шею, если он еще раз тронет тебя хотя бы пальцем.
— Говорят, насилие порождает насилие, — саркастически заметил Паркер, но Девон почувствовала, что сказанное дедом для него новость.
Проницательные глаза старика снова остановились на Девон.
— Насколько я понял, вы растили мальчика одна. — Он покосился на Паркера. — Ни мужа, ни любовника...
Девон замотала головой, не дожидаясь конца фразы. Ей не понравилось, какое направление приняли мысли старика. Паркер заходил по комнате как тигр по клетке. Это Девон также не понравилось.
— Мы с Джонни жили вдвоем. Паркер, может, тебе лучше лечь? Ты потерял много крови.
— Не потерял, а отдал добровольно.
— Этого я никогда не забуду, — с чувством заверила Девон. — Я тебе очень благодарна.
Насколько ты мне благодарна, увидим позже, подумал Паркер и тут же устыдился своих мыслей.
— Не волнуйся, когда ты захочешь уложить меня в постель, я безропотно покорюсь, — пообещал он, и бледное лицо Девон порозовело. — А сейчас я предпочитаю оставаться на ногах.
Он сказал не «если», а «когда». Поразительная самоуверенность! И столь же поразительная сексуальная привлекательность... Девон гигантским усилием воли заставила себя оторвать взгляд от Паркера.
Выслушав обмен двусмысленными репликами, Джеймс нахмурился.
— Мальчик мой, отложи ухаживания на потом, сейчас нам нужно обсудить более серьезные вещи, чем твоя личная жизнь.
Продолжить ему помешала заглянувшая в палату медсестра.
— Мисс Мэлвил, операция закончилась.
Девон бросилась к двери.
— Я ненадолго, Паркер.
— И я с тобой!
— Тебе полагается отдыхать, кроме того, ты не можешь оставить деда одного...
Джеймс не мог смириться с тем, что молодежь его игнорирует.
— Я же не инвалид, черт подери, мне не нужна сиделка! — взорвался он. — Если уж на то пошло, я и не твой дед!
Паркер мрачно усмехнулся.
— Принимаешь желаемое за действительное? — Он многозначительно постучал пальцем по своему орлиному носу, характерному для всех мужчин семьи Холлинз. — К сожалению или к счастью, но доказательство нашего родства в самом прямом смысле налицо.
— Я и не пытаюсь ничего отрицать. — Старик с видимым трудом поднялся на ноги, неотрывно глядя на Паркера. — Я твой отец.
Девон невольно вскрикнула от изумления. Лицо Паркера оставалось неподвижным — если бы не жилка, бьющаяся на виске, он был бы похож на каменное изваяние.
— Мой отец живет со своей очаровательной женой на севере Франции.
— Фил не отец тебе.
— Это что, эксцентричная шутка или... — Паркер не договорил. Глядя старику в глаза, он ошеломленно покачал головой. — Так это правда? Боже правый, ты спал с женой собственного сына! — Он зажмурился и снова замотал головой, словно его мозг отказывался принимать эту информацию. — Я давно подозревал, что ее отъезд как-то связан с тобой, но не догадывался почему!
Столько в глазах Паркера было злобы, столько презрения, что Джеймс съёжился, казалось, даже стал ниже ростом. Девон тронула Паркера за рукав.
— У него больное сердце...
Паркер расхохотался.
— Что-о? Сердце? — Он стряхнул руку Девон. — А... — Паркер чуть было не сказал «отец», — он... знает?
— Фил? Нет, его это убило бы. Правду знаем только твоя мать и я.
— Тебе не кажется, что твоя забота несколько запоздала?
— Паркер, ты должен нас понять, мы хотели сделать как лучше.
— Лучше для кого?! — рявкнул Паркер. — Почему моя мать ушла от мужа, я теперь знаю, но у меня в голове не укладывается, почему она меня бросила, вернее, оставила в семье, где я никому не был нужен?
— Я хотел, чтобы ты остался со мной.
— Не смеши меня!
Джеймс твердо выдержал презрительный взгляд сына.
— Ты — Холлинз, твое место в семье, и твоя мать это понимала. Она тоже пыталась остаться, но, в конце концов жизнь с Филом стала для нее невыносимой.
— Мне не нужны были ни ты, ни все остальные Холлинзы с их фамильными богатствами, мне нужна была мать.
Сердце Девон обливалось кровью, ей хотелось подойти к Паркеру и обнять его, но она понимала, что не имеет права вмешиваться в разговор отца и сына.
— Как я уже сказал, мы поступили так, как нам тогда казалось правильным. Если бы Фил узнал правду, разразился бы ужасный скандал.
— Наконец-то я понял! — Паркер цинично усмехнулся. — Честь семьи и общественное мнение — вот что тебя больше всего волновало.