— А ты не выдаешь желаемое за действительное?

Из-под полуопущенных век Девон беспомощно наблюдала за тем, как Паркер разглядывает ее налившиеся томлением груди. Бесполезно отрицать очевидное! Неудивительно, что у него такой самодовольный вид.

— Неужели?

Девон запоздало поняла, что не может лгать, глядя ему в глаза.

— С твоих слов все кажется таким простым...

Девон еще спорила, но ее не покидало ощущение, что они оба знают, что это лишь для проформы. Она проиграла уже в ту минуту, когда Паркер признался, что хочет ее. Может, у нее какой-то врожденный дефект, не позволяющий ей сопротивляться его желанию?

— Ничего подобного, мы только и делаем, что спорим да ссоримся...

— Мы всегда с тобой спорили.

— И обычно мне было на это плевать. Взгляд Паркера стал задумчивым. Девон едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от досады. Выхватив из-под головы подушку, она просунула ее между собой и Паркером — защита, конечно, слабая, но все же лучше, чем никакой.

— Послушай, Паркер, я ценю нашу дружбу, но она не выживет, если мы...

— Станем любовниками? По-моему ты сама себе противоречишь. Только что ты говорила, что мы вечно спорили, а через секунду заявляешь, что наша дружба — это такая драгоценность, что ее нужно сохранить любой ценой... включая мой рассудок! — Голос Паркера перешел в рык.

От неожиданности Девон забыла, что ей ни в коем случае нельзя на него смотреть, и встретилась с ним взглядом. Двух секунд оказалось достаточно. Желание, горевшее в потемневших глазах Паркера, почти парализовало ее волю. Девон еле-еле удалось связать несколько слов:

— Ты должен ехать к деду... а я...

— А ты будешь сидеть тут в одиночестве и думать о своей несчастной жизни. Нет уж, Девон, у меня есть идея получше. Я знаю, как заглушать боль. Предлагаю тебе свое тело и свой опыт, кстати, немалый...

Это звучало как шутка, но Паркер говорил совершенно серьезно. Он точно знал, что Девон наслаждалась их первым неистовым соитием, реакция ее тела была красноречивее всяких слов. И он понял, что хочет обучить ее всяким тонкостям, показать, какое наслаждение может подарить сдержанность. Я буду сдерживаться до тех пор, пока Девон не станет умолять овладеть ею, решил Паркер и, глядя в ее раскрасневшееся от возбуждения лицо, улыбнулся с мрачной решимостью. Возможно, мне придется самому умолять ее, чтобы она поняла, что в этом нет ничего плохого.

Девон вдруг рассмеялась и стукнула его по голове все той же подушкой.

— Ах ты...

— Это не пустое бахвальство!

Во взгляде Паркера смешались смех и тлеющая страсть, это сочетание оказалось очень мощным оружием, улыбка сбежала с лица Девон.

— Я не сомневаюсь, что у тебя большой опыт, только избавь меня от подробностей.

Паркер взял ее за подбородок, не давая отвернуться.

— Девон, по сравнению с тобой даже новорожденный котенок, и тот опытен, но я намерен это исправить.

— А я не хочу ничего менять.

— Вот как? Ты что, собираешься делать вид, будто мы никогда не занимались любовью? Притвориться, что не получила от этого такое же удовольствие, как и я? — Он неодобрительно покачал головой. — Слишком много притворства для одной женщины. Девон, избавься от своей давней привычки, попробуй жить одним днем...

— Это очень опасная философия.

Однако невероятно заманчивая, но об этом Девон умолчала.

— Ты страстная, чувственная женщина. Девон знала, что это неправда, но Паркер умел говорить очень убедительно, а то, что его рука при этом ласкала ее грудь, придавало его словам еще больше веса. Сомнения стали таять. Не сдержав любопытства, Девон прошептала:

— Паркер, это было так очевидно?

Палец Паркера нашел ее сосок, и она застонала.

— Мне было ясно, что ты создана, чтобы делать это со мной, — хрипло ответил он. — Как только я раньше этого не понимал? Черт его знает.

— Что «это»? — не поняла Девон.

— А вот что.

Он взял ее руку, положил на «молнию» своих брюк, и Девон сразу поняла, о чем речь.

— На тебе слишком много одежды.

— Ты могла бы что-нибудь предпринять по этому поводу. Хочешь? — Он отвел с ее щеки прядь волос.

— Так хочу, что сил нет, — скороговоркой ответила Девон.

Ответ Паркера был таким, о каком она могла только мечтать. Он глубоко вдохнул аромат ее тела, смешанный со слабым запахом духов.

— Ты можешь делать все, что захочешь.

Он стал осыпать поцелуями ее лицо, шею, вскоре на ее коже не осталось ни дюйма, которого Паркер не коснулся бы своими губами. Девон хотела только одного: любить этого мужчину, человека, которого она знала почти всю жизнь, но по-настоящему открыла лишь сегодня. Может, она изменилась? Или он? Впрочем, это было не так уж важно, главное — и в этом Девон была уверена как никогда — ничего хорошего из их новых отношений не выйдет.

Паркер и его дед сидели друг против друга в противоположных концах длинного обеденного стола, за которым свободно могли разместиться двадцать человек.

— Ты ешь здесь, даже когда остаешься один? — спросил Паркер, вертя в руке пустой хрустальный бокал.

Джеймс Холлинз посмотрел на внука с плохо скрытым неодобрением.

— Кто-то, знаешь ли, должен поддерживать традиции. Или ты предлагаешь мне обедать в кресле перед телевизором?

Скандальное предположение! Губы Паркера дрогнули, но он сдержал улыбку. Лицо деда во время обеда становилось все краснее — вероятно, от выпитого вина. Паркер от спиртного отказался, зато дед пил за двоих. Это навело Паркера на размышления о здоровье старика. Вероятно, у деда опять подскочило давление, но спросить об этом напрямик означало бы вызвать его недовольство. Самое смешное, что Паркеру действительно было небезразлично здоровье деда.

— Да, телевизор очень мешает застольной беседе, — заметил Паркер с сарказмом: за обедом, состоящим из четырех блюд, они с дедом не обменялись и десятком слов. Далеко не в первый раз за вечер он подумал о том, что лучше было остаться в коттедже с Девон. Паркер так и сделал бы, если бы она сама его не выгнала, заявив, что ей легче справиться с Сарой, когда никто не отвлекает.

— От отца что-нибудь слышно?

Отец Паркера вместе с женой жил в комфортабельной ссылке на севере Франции, куда был отправлен после того, как запустил руку в кассу семейного предприятия. Когда растрата была обнаружена, Джеймс покрыл ее за счет собственных средств, чтобы выгородить вора и по возможности снизить ущерб. Кое-какие слухи все же просочились, но честь семьи была спасена, а только это, как с иронией думал Паркер, и имело значение. Затем Джеймс приказал сыну покинуть страну, и тот подчинился, понимая, что Джеймс достаточно влиятелен, чтобы отравить ему жизнь.