Мисс Лю замялась. Очевидно, так оно и было.

— Давно пора еще кому-нибудь научиться, знаете ли, — процедил Чеп.

Было решено: пока мистер By не выйдет на работу, его обязанности, включая подъем флага, будет выполнять Уинстон Лак из экспедиции.

Отсутствие мистера By встало для Чепа в один ряд с забарахлившим «ровером» — насторожило еще больше.

Незадолго до полудня, когда Чеп просматривал отчеты о производительности фабрики за истекший месяц, — мистер Чак был бы доволен, подумал он, и сердце у него сжалось, — позвонил Монти Бриттейн и сообщил, что Чепу нужно подписать кое-какие документы по «Полной луне». А не встретиться ли им за ланчем в Гонконгском клубе?

— Идет, — отозвался Чеп.

Может, это и будет тот момент истины, которого он дожидается с самого утра, как только вышел за порог? И даже если нет, все равно звонок Монти — просто спасительный подарок судьбы, рассудил Чеп. Он понимал: сегодня расслабляться нельзя. Разгадка где-то рядом — главное, ее не прозевать.

О том, что Монти отказался от британского гражданства и стал австрийцем, Чеп все еще не мог думать спокойно. Фамилия Монти — Бриттейн — придавала всему делу какой-то фарсовый оборот; Чепу вспомнилось, что словечко «австриец» Монти прошептал с пивной кружкой в руке, а усы Монти были в тот миг облеплены пеной.

Эта картина не выходила у Чепа из головы. Разумеется, он отлично знал: Монти просто пытается таким образом увильнуть от налогов и вовсе не планирует обосноваться под старость в предместьях Вены. Разве этого семита-адвоката можно вообразить в кожаных шортах и дурацкой тирольке, внимающим духовому оркестру: дробь охотничьих барабанов, пуканье труб и мужской хор, орущий что-то вроде «Зунь зебе звой палец ф зад, умца-умца-тра-ля-ля»?

Монти — австриец. Странно. Даже еще более странно, наверное, чем тот упертый американец с африканским паспортом, заявляющий, что приехал клевать мертвечину. Вероятно, до такого бреда людей доводит жизнь в Гонконге — в этом кипучем водовороте, где любая метаморфоза кажется возможной.

Тем не менее в Гонконгский клуб Чеп отправился, воспрянув духом, радуясь возможности поговорить с человеком, который ему посочувствует. Какой Монти молодец, что позвонил, — с ним можно поделиться всеми опасениями, он ведь знает Хуна. Вчерашний вечер был ужасен — весь этот балаган в «Золотом драконе» с Хуном и куриными ножками. После мерзостного ужина Чеп отправился домой и, переступив порог Альбион-коттеджа, увидел мать в халате и шлепанцах — она дожидалась его, будто жена. Целуя его, она встала на цыпочки, демонстративно принюхалась и состроила гримасу. Обычные ее вечерние штучки: она часто изображала из себя бесцеремонного инспектора, оценивающего качество продукции: морщила нос и, ничего вслух не говоря, просто излучала однозначное неудовольствие.

Чеп сообщил:

— Я опять задержался с твоим другом мистером Хуном.

— Не сомневаюсь.

Пытаясь изобразить брезгливое высокомерие, она всегда выглядела нелепо: у бедняжки образования — четыре класса. Она сама часто прохаживалась на свой счет. «Я тупая, как дубина неотесанная», — говорила она, либо: «Я колледж Святой Дубины закончила». Но бывало, что ее ехидство разило не в бровь, а в глаз — если она, распоясавшись, выдавала какую-нибудь вульгарную народную мудрость, которую переняла от родителей. «Ну, этого на помойке нашли», — произносила она с авторитетностью человека, знающего помойки как свои пять пальцев.

— Ходили в китайский ресторан, — продолжал Чеп. — Я ничего не ел. Выпил две кружки пива, извинился, что не могу остаться, и ушел.

— Ну конечно же.

Ее сарказм уязвлял именно потому, что был тривиальным, — Чеп считал, что заслуживает большего. Мало того, что пришлось вытерпеть такой вечер, теперь еще и мать не хочет посочувствовать — поводит носом, фыркает, демонстративно кривится, словно от дурного запаха…

— Мама! — укоряюще воскликнул он.

— От тебя прямо разит «Женщиной», — заметила она. — Чую духи «Потаскушка».

— Приятельницы мистера Хуна.

О Мэйпин с А Фу он теперь не мог думать без неприязни — ведь они согласились прийти. Ладно Хун, с Хуном все понятно — но они-то почему не пораскинули мозгами? На кого они работают? Кто платит им зарплату? Дура А Фу из закройного цеха — сама разинула рот, чтобы этот мерзкий тип засунул ей туда нефритовый кулончик. Возможно, это какой-то китайский обычай — но глаза бы его не глядели на такие обычаи.

— Не сомневаюсь, — процедила мать и вернулась в свое кресло. Нарочно зашуршав страницами, отгородилась от него раскрытой газетой.

Быть обвиненным во лжи, когда говоришь правду… У Чепа зачесались кулаки, поскольку слова сейчас были бессильны — она его больше не слушает. Ему захотелось что-нибудь сломать; нет, на нее он руку не поднимет, просто разобьет вдребезги какую-нибудь штукенцию, чтоб перепугалась, просто швырнет в стену, например, уродливой сувенирной тарелкой, которые она покупает в аэропортах.

Ну допустим. И что потом? Мать съежится, втянет от страха голову в плечи. Расплачется и одержит победу — это орет она, как матрос, а нюни пускает, как маленькая девочка. Ван выйдет из своей комнаты и молча, укоризненно уберет осколки. И еще с неделю или больше Чепу будут на каждом шагу припоминать, что он оскорбил мать в лучших ее чувствах. Вся вина падет на него.

— Ван тебе попить приготовил горяченького.

— Нет, спасибо, — ответил он в знак протеста. А также, назло матери, лег спать раньше ее.

Когда она вернулась к этой теме утром — опять стала морщить нос, строить гримасы, неодобрительно цокать языком, — Чеп понял, что то же самое она устраивала его отцу много раз по утрам, когда подозревала, что он навещал свою любовницу-китаянку. Маму-сан. И Чеп простил Бетти, пребывавшую в унизительном положении жены неверного мужа. Как она, должно быть, страдала. Однако, поразмыслив, Чеп задумался, не сама ли она довела отца до всех этих походов на сторону. Но я-то в чем виноват? Какая несправедливость — обвинения, недоверие.

— Ненавижу этого Хуна, — пробурчал Чеп.

— Да что тебе в нем? — возразила мать. — Он наш деловой партнер, вот и все. Если, как обещал, выложит хорошие деньги, плевать я на него хотела.

— По-моему, он — скот.

Слово сорвалось с языка невольно, неожиданно для самого Чепа. Он поразился его меткости. «Скот» — исчерпывающее определение Хуна.

— Он покупает фабрику, — заявила мать, точно высказывание Чепа не имело никакого отношения к делу.

Может, она и права. Будь Хун абстрактным покупателем, просто именем в графе документа, его личные качества не играли бы никакой роли. Но Хун — не абстракция, а скот, неужели это не играет никакой роли? Тот жуткий янки-стервятник сказал о китайцах: «Они все время держат фигу в кармане».

— Я бы ему с удовольствием все кости переломал.

— Уймись, Чеп. Даже думать не смей.