— Ты истеричка, с тобой невозможно даже пять минут говорить. Ты мешаешь работать, Иня! — кричал Готье, когда Ингрид в очередной раз устраивала разборку с заламыванием рук.

От этих разборок уже давно все устали, и Соня была вполне согласна с Готье. Ингрид была истеричкой. Ингрид боялась, что Готье ее бросит. Боялась тем больше, чем меньше имела на это право. Готье ничего ей не обещал. Но было что-то еще, что Соня никак не могла выкинуть из головы. Иногда в глазах Ингрид мелькала такая паника, такой животный ужас и отчаяние, которого нельзя было ни понять, ни объяснить. Когда Соня видела такой взгляд, ей становилось страшно. Готье был сильным, а она — слабой. Но она держалась.

* * *

Конечно, Ингрид совершенно не подходила в подруги Готье. Это было понятно всем, и было понятно с первого взгляда. Соня понимала Готье куда лучше, чем Ингрид. Она записала для себя в дневнике, что в буквальном смысле Ингрид часто не видит очевидного, не понимает самых простых вещей. Ингрид было плевать на искусство — она хотела только Готье. Ему же было плевать на Ингрид, и, уж конечно, эта мысль никак не могла быть ею услышана. В этом месте возникала стена круче китайской. Но всем остальным-то это было видно и было понятно.

Однажды поздно вечером Ингрид внезапно устроила очередную истерику. Готье пропал на два дня, и не было никакой возможности установить, где он, а главное — с кем. И хотя Соня была вполне уверена, что Готье просто нужно было время, Ингрид была вне себя. Она не контролировала себя ни на йоту, ни на один мизинчик. А когда Готье пришел, она кричала, кидалась вещами, рыдала и запиралась в ванной. Репетиция была безнадежно испорчена. Ингрид даже разбила стопку дисков, которые лежали, готовые к продаже. Она скинула их с подоконника и топтала ногами. Сцена была омерзительной и невыносимой. Соня собралась уходить.

— Хочешь, я тебя отвезу? — спросил вдруг Готье так, словно это было совершенно обычным делом.

Этот разговор услышал Володя.

— Я ее провожу.

— Мне надо проветриться, — бросил Готье, поднимаясь с места.

— Тут всем надо проветриться! — фыркнул Стас. — Какая ерунда! Просто бред какой-то. Взбалмошная баба. Ей нужно в больничку.

— Не надо так! — Готье повернулся и нахмурился.

— Не надо? Она психованная, разве нет? — Стас лихорадочно собирал рюкзак.

— Мы все устали. Нам просто нужно успокоиться.

— Слушай, а ты не мог ей позвонить и сказать, куда планируешь провалиться? В какую дыру? Черт, это же несложно?

— Я никому ничего не должен. Она мне не жена, — ответил Готье холодно.

— Не жена? Да? — Стас старался говорить тихо, но это у него плохо получалось. — А кто она тебе? Объясни мне, потому что я тоже, честно говоря, не понимаю. Весь наш проект зависит от этой свихнувшейся сучки, которая сходит по тебе с ума. А ты делаешь вид, что вообще тут ни при чем. Это нормально?

— Ты всерьез полагаешь, что мой проект зависит от нее? — тихо переспросил Готье.

Соня стояла в коридоре и подумывала, а не уйти ли ей по-тихому, так сказать, по-английски. Пока тут не началось уже окончательное непотребство. Раз уж пробки вышибло даже у Стаса. Но Готье вдруг сделал шаг в ее сторону и взял ее за руку. Скорее даже не взял, а вцепился и держал. Соня даже попыталась аккуратно вывернуться. Готье смотрел на Стаса, но руки не разжимал, держал крепко. Соня оставила попытки высвободиться.

— Твой проект? А ты полагаешь, что мы тут — пустое место? Ты так наш вклад видишь?

— Я вижу ваш вклад как постоянный саботаж. Никто ничего не хочет делать. Вы все занимаетесь профанацией. Вам всем плевать на музыку. Разве кроме Элизы, — добавил он, удивив ее этим до невероятности. Вот уж кому-кому, а ей-то на музыку было наплевать.

— Так, значит? — Глаза Стаса сузились, а кулаки сжались.

— Ребята, ребята, прекращайте! — Володя в панике влез между ними. — Мы все тут накручены. Нельзя же вот так наговорить друг другу гадостей. Так можно вообще доиграться.

— До чего? — крикнул Стас.

— Вы что, хотите разосраться вконец? — Володька нелепо хохотнул, пытаясь показать, сколь абсурдна такая мысль. — Из-за чего? Ведь не из-за чего!

— Из-за него. — Стас ткнул пальцем в Готье, развернулся, отодвинул (довольно грубо, кстати) Соню и распахнул дверь.

После того, как он ушел, несколько минут стояла тишина. Сонина рука по-прежнему находилась в руке Готье.

— Ну, ничего страшного. Он вернется. Он просто погорячился, — сказал Володя, и слова его прозвучали ужасно банально. Хотя, с другой стороны, действительно, не уйдет же практически второстепенный член группы только из-за того, что какой-то нерв накопился. Слишком много ночных выступлений и бессмысленной ерунды, слишком мало результата. Выспится и вернется. Не выкинет же он целый год усердной работы на помойку.

— Мне совершенно все равно, вернется он или нет. Лучше даже, чтобы не вернулся, — бросил Готье, снимая с крючка в прихожей ветровку.

Руку не разжал, как отметила про себя Соня.

— Еще бы. Ты всегда готов бросаться людьми, да? — спросила Ингрид.

Красная, заплаканная, некрасивая, она стояла в проеме кухонной двери.

— Только теми, которыми не дорожу, — хмыкнул он. — Пошли, Элиза.

— А меня подбросишь? — спросил Володя, которому совершенно не нравилась идея, что Соню повезет домой Готье. Это была его обязанность, и он ею дорожил. Он дорожил Соней и их отношениями. И этими вечерами, когда они приходили к ней домой, готовили ужин — он готовил — и разговаривали. Он разговаривал.

— Почему нет? — Готье пожал плечами, накинул ветровку (руки не разжал) и повел Соню к лифту.

Ингрид бросилась за ними.

— Ты на моей машине их всех собираешься подбрасывать, а? — крикнула она. Готье не стал отвечать. Во-первых, это было очевидно. Ведь машина была только у Ингрид, и Готье давно на ней ездил. Когда хотел. Во-вторых, говорить с Ингрид в таком состоянии — это было просто не в его стиле. Игнорировать ее — да.

— Ингрид, я тебе позвоню, — пробормотал Володя, пока топтался в дверях. Ему не хотелось расставаться вот так. Ему хотелось, чтобы осталась хотя бы видимость нормальных отношений.

Ингрид же только дико усмехнулась, а потом расхохоталась.

— Позвонишь мне? Думаешь, это меня как-то утешит? — Она выбежала к лифту, где стоял Готье. — А мной, мной ты дорожишь? Скажи, а, Павлик?

— Ты будешь удивлена, но да. Я тобой дорожу, хоть ты этого и не стоишь определенно, — сказал он после некоторого молчания.

Лифт приехал и стоял открытый, его держал Володя. Ингрид онемела и смотрела на Готье, а в глазах ее промелькнул ужас.

— Не уходи! — прошептала она совсем другим тоном.

Готье покачал головой и зашел в лифт.