– Молчишь!!! – злобно констатировала Никодимова. – Правильно! Что еще остается делать, когда выведен на чистую воду!

На это ее замечание Алексей среагировал кручением с неправдоподобно большой скоростью стандартной шариковой ручки за два рубля пятьдесят копеек. Глядя на этот аттракцион, Неля не выдержала и разрыдалась.

– Неужели тебе все равно? – спросила она, всхлипывая и размазывая по щекам удлиняющую тушь, которая должна была быть еще и водостойкой.

– Не все равно, – тяжело вздохнув, ответил Пылаев.

– Тебе меня все-таки жаль?

– Конечно, жаль… Запуталась ты, Неля…

– Но… тогда, может быть, ты… в общем, мы еще можем… – с надеждой заговорила Никодимова.

– Нет! Мы ничего уже не сможем! – резко прервал ее Алексей. Пылаев больше не хотел иметь с ней ничего общего.

Неля мгновенно проглотила слезы и опять очень злобно спросила:

– И на что же ты рассчитываешь?

– В смысле? – удивился ее вопросу Алексей.

– В смысле Оксанки!

– Ни на что.

– И правильно делаешь! Ты посмотри на себя в зеркало! – расхохоталась вдруг Неля. – Ты же настоящий урод! Рыжая образина! Квазимодо!

– Я знаю, – неожиданно для Нели почему-то не обиделся Пылаев.

– Да что ты знаешь?! Каждому кажется, что он ничего себе… вполне приличный. Я почему на тебя польстилась, как ты думаешь? – Неля села против Алексея на стул и, не мигая, уставилась ему в глаза.

Пылаев уже понял, что не отвечать ей нельзя, поскольку молчание злит ее гораздо больше.

– Думаю, хотела выйти замуж все равно за кого, – сказал он.

– Да, но это – во-вторых. А во-первых, потому что сама не красавица. Толстая я. Знаю. И никак не похудею. А ты – страшно, неприлично рыжий и конопатый! Чем не пара?! – Она опять истерично расхохоталась, с трудом успокоилась и продолжила: – И ведь я умудрилась тебя полюбить… по-настоящему… А вот скажи, ты-то… со мной… зачем? Тоже с голодухи по женщинам, да?

– Честно говоря, мне казалось, что вы подружились с Наташей, и я…

– Подружились?! – Неле хотелось еще раз расхохотаться, как можно значительнее и презрительнее, но из груди вырвалось лишь куриное квохтанье. – Да разве можно подружиться с твоим злобным лягушонком?! С ней можно только относительно мирно сосуществовать! Я думаю, что ты никогда не сможешь найти мамашу для своей Наташеньки. Она кого хочешь ухайдакает! Твоя дочь – это еще один минус тебе, Пылаев! И такой мощный, что перевешивает все твои плюсы.

– А разве они у меня есть? – улыбнулся Алексей. – Судя по твоей пламенной речи, я – это окончательно и бесповоротно отрицательная величина.

– Ты нежный, Леша, – съежилась вдруг Неля, мигом потеряв всю свою воинственность. – Бывали у меня мужчины до тебя, но чтобы они вели себя в постели так, как ты… таких надо еще поискать… Да и вообще… ты настоящий, Леша… И мне очень жаль…

Пылаев понял, что разговор опять пошел все по тому же бесконечному кругу, резко встал и прервал Никодимову:

– Давай на этом наконец поставим точку, Неля! Сколько можно говорить об одном и том же!

– Значит, все кончено?! – встала напротив него Неля.

– Да.

– Корнеев тебя уроет!

– Я не дам ему повода.

– Идиот! – крикнула Неля и ринулась к дверям. На пороге она обернулась и еще раз, уже тихо, повторила: – Идиот! Какой же все-таки ты идиот, Лешенька!

Когда за Никодимовой наконец захлопнулась дверь, совершенно обессиленный Алексей рухнул в свое крутящееся кресло. Черт знает что такое! Он, конечно, знает, что не красавец, но чтобы урод… Он посмотрелся в застекленную дверцу шкафа для документации. В стекле не видно ни веснушек, ни цвета его волос. Стекло – это вам не зеркало. Хорошая вещь – стекло… Нет… Все не так страшно, как расписывала тут Неля. Его любили женщины. Он это точно знает. Вот Наташеньку полюбить действительно ни одна из них так и не смогла. Ну и пусть они все катятся ко всем чертям! В конце концов, когда приспичит, всегда можно найти себе утешение. А все остальное… Да гори оно… Ему и с дочкой неплохо. Сделав такой утешительный вывод, Пылаев целиком отдался работе. С Оксаной Юрьевной в этот день он не виделся вообще.

Весь вечер Наташенька капризничала, отказывалась пить даже свой любимый фруктовый кефир и ни за что не хотела ложиться спать. Алексей в сердцах уже собирался отшлепать ее, когда вдруг понял, что у нее поднялась температура. От градусника дочка отмахивалась, как от какого-нибудь страшного шприца, и заливалась таким истеричным плачем, что засунуть его ей под мышку так и не удалось. Алексей с большим трудом затолкал Наташеньке в рот таблетку детского парацетамола и почти до часу ночи читал ей ее любимые книжки Бианки. Во втором часу они оба заснули в Алексеевой постели.

Утром Наташенька горела так, что Пылаев вынужден был позвонить Оксане.

– К сожалению, я не смогу сегодня выйти на работу, – сказал он. – У меня заболела дочь.

В трубке немного помолчали, потом хозяйка магазина огорченно воскликнула:

– Но… как же тогда? Мы же договаривались… И вообще у нас полно работы!

– У Наташи высокая температура, Оксана Юрьевна. Надо вызывать врача.

– Но… вы могли бы попросить вашу маму…

– Я не стану ее просить по разным причинам. Одна из них состоит в том, что от нас мама может принести вирус домой, а у них там грудной младенец.

– Но, может, вы все-таки как-нибудь устроитесь и… выйдете на работу?

– Очень сожалею, но… никак… Я должен быть сейчас с дочерью.

– Вообще-то… это безобразие… – совершенно убитым голосом произнесла Оксана и повесила трубку.

Алексей понимал, что они с Наташенькой здорово подвели магазин. Именно на этот день была назначена переоценка товаров и выезд на дом к одной очень выгодной клиентке. Но что Пылаев мог сделать для Оксаны? Ничего. В конце концов, когда он нанимался на работу, то предупреждал ее, что у него маленький ребенок. Но разве человек, у которого нет своих детей, способен понять его проблемы?

Вызванная на дом врач сказала, что у Наташеньки ОРВИ и что сейчас многие дети болеют, потому что в такую жарищу кругом сквозняки. Она велела давать жаропонижающее, только когда температура зашкалит за тридцать восемь градусов. Но разве Наташеньке измеришь температуру! При виде градусника она вся аж трясется от страха и заливается неимоверно диким плачем. И обманом градусник не вставишь, потому что он холодный. Алексей все же еще раз попробовал незаметно сунуть его под мышку дочери, но она взвилась так, что он еле поймал градусник, а потом с большим трудом уложил под одеяло бьющуюся в рыданиях дочку. Сбегать в аптеку за сладким растворимым лекарством, которое прописала врач, он тоже никак не мог, потому что Наташа, вцепившись обеими ручонками в его руку, никуда его от себя не отпускала. Если же он все-таки отпрашивался у нее в кухню или в туалет, она непременно вылезала из постели и, покачиваясь от жара и слабости, брела за ним, шлепая по полу голыми ножками. Ни одной таблетки парацетамола она больше не проглотила, сразу выплевывала, если Алексею и удавалось засунуть ее ей в рот.