Повисло молчание: водопроводчики разглядывали Альфреда, жуя свои сигары. Потом гугенот (Колиньи? Конде? де Роган?) наклонился и постучал его по груди.

– Когда хочешь задать вопрос, сынок, сперва найди правильного человека, которому его задать. Это решит полдела. И кого следует спросить про лотерейные билеты при входе? Правильно, привратника. Отправляйся к привратнику – он в костюме генерала Монкальма – и скажи, что тебя послал Ларри. Скажи, что Ларри велел рассказать тебе все про лотерейные билеты, – и, сынок, он расскажет все, что ты хочешь узнать. – Гугенот повернулся к своему рассерженному собеседнику. – Можешь не трудиться, я и так знаю, что ты собираешься сказать. И сейчас объясню, почему ты не прав.

Альфред выбрался из толпы, обстановка в которой накалялась. Только что подошедший с краю гвардеец кардинала мрачно сказал палачу в черном капюшоне:

– Этот Ларри. Зазнайка. Все бы отдал, чтобы посмотреть, как он опростоволосится.

Палач кивнул и задумчиво переложил топор с одного плеча на другое.

– Однажды в санитарное управление поступит анонимный звонок насчет Ларри, они пришлют инспектора, который не берет взяток, и этим все кончится. Любой человек, который покупает трубы на помойке, а затем хромирует их и продает товарищам как новые… – Резиновое лезвие топора за плечом палача затрепыхалось, словно флаг.

– Не знаю ни про какие лотереи, – заявил привратник, раскачиваясь на складном стуле перед входом в бальный зал. – Ни о чем важном мне не говорят. – Он надвинул треуголку на глаза и уныло уставился в пустоту, будто размышляя о том, что, если бы Париж расщедрился на упреждающую информацию, исход битвы при Квебеке мог быть совсем иным. – Поспрашивай в баре. Там засели все большие шишки.

Очевидно, больших шишек собралось немало, подумал Альфред, с извинениями пробираясь по переполненному залу на первом этаже. Кринолины и панье, экстравагантные прически, обтянутые чулками шишковатые колени, покачивающиеся шпаги и напудренные парики заполонили «Февральскую революцию – единственную настоящую революцию! Бар & гриль», и несколько завсегдатаев в потрепанных костюмах и потертых ветровках казались переодетыми для маскарада гостями – обнищавшими, обиженными анахронизмами из будущего, которые чудом попали в имперский Версаль или чванливый, интриганский Тюильри.

В баре Бушке Горовиц, сняв, несмотря на строжайший запрет короля и кардинала, железную маску, принимал членские взносы, делился с облаченной в тяжелую парчу и переливчатый шелк толпой своим мнением о будущем водозаборных колонн и душевых кабин и время от времени, повелевая «повторить», подкидывал вознаграждение бармену, злобному на вид бородатому мужчине в белом фартуке.

Альфред понял, что к нему не пробиться. Он несколько раз спросил насчет «лотереи», не получил ответа и сдался. Требовалось найти шишку помельче.

Кто-то дернул его за рукав церковного облачения. Он опустил глаза и увидел весьма тощую мадам Дюбарри, сидевшую в пустой кабинке. Мадам Дюбарри улыбнулась из-под черной маски.

– Тяпнем? – предложила она. И, увидев его непонимающий взгляд, объяснила: – Ты, да я, да мы с тобой.

Альфред покачал головой.

– Нет, и нет, и… То есть нет, спасибо. У меня, э-э, важное дело. Может, позже.

Он шагнул прочь и обнаружил, что его рукав не сдвинулся с места. Мадам Дюбарри по-прежнему удерживала ткань двумя пальцами – женственно, деликатно, изящно, но твердо.

– Фу, – надулась она. – Вы только поглядите на этого дельца. Нет времени тяпнуть, нет времени на меня, все дела, дела, дела, день напролет.

Несмотря на раздражение, Альфред пожал плечами. Дела его шли не очень. Он вернулся и сел напротив мадам Дюбарри. Лишь тогда тонкие пальчики отпустили его рукав.

У кабинки возник сердитый бородатый мужчина в белом фартуке.

– Ну? – рявкнул он, подразумевая: «Что будете пить?»

– Мне виски со льдом, – сказала дама Альфреду. – Виски со льдом – напиток моей жизни.

– Два виски со льдом, – сообщил Альфред бармену, который ответил: – Ну! – имея в виду: «Вы заказываете – я приношу. Это ваши похороны».

– Я слышала, ты интересуешься конкурсами. Однажды я выиграла в конкурсе. Теперь я тебе больше нравлюсь?

– В каком конкурсе? – рассеянно поинтересовался Альфред, разглядывая ее. Под маской скрывалось вроде бы миловидное, хоть и костлявое, совершенно обычное лицо. Тупик.

– Меня выбрали Девушкой, С Которой Младшие Кливлендские Водопроводчики Хотели Бы Спаять Стык. Предполагалось, что это будет Девушка, Чей Стык Младшие Водопроводчики Хотели Бы Спаять, но какие-то придурки расшумелись, и судьям пришлось поменять титул. Это было три года назад, но я сохранила диплом. От этого совсем никакого проку?

– Боюсь, что нет. Но все равно, примите мои поздравления. Не каждый может таким, э-э, похвастаться.

Сердитый бородатый мужчина вернулся, шлепнул на стол подставки и водрузил стаканы.

– Ну! – провозгласил он, имея в виду: «Теперь платите. Так мы ведем бизнес». Он взял деньги, хмуро изучил и протопал к осажденной посетителями стойке.

– А какие конкурсы тебя интересуют? Скажи, вдруг я смогу помочь. Я знаю всякие разности про всякие разности.

– Ну, конкурсы, лотереи, ничего конкретного. – Альфред посмотрел на заднюю стену кабинки. Там висела рамка с фотографией, на которой Плеханов пожимал руку Керенскому. Чуть более молодая версия сердитого коренастого бородатого мужчины вытянулась на цыпочках позади Плеханова, чтобы попасть в кадр. Альфред понял, что теряет время, и бесцеремонно опорожнил свой стакан. – Мне пора.

– Так быстро? – расстроенно заворковала она. – Ведь мы только познакомились. И ты мне так понравился.

– Что ты имеешь в виду – понравился? – раздраженно спросил Альфред. – Ведь, по твоим словам, мы только познакомились?

– Но ты мне действительно нравишься. Ты сливки в моем кофе. Ты лучший. У меня от тебя мурашки по коже. Ты вращаешь этот мир. Я без ума от тебя. Ты меня заводишь, большой мальчик. Я просто теряю голову. Я поднимусь на самую высокую гору, переплыву самую глубокую реку. Телом и душой. Розы красны, фиалки сини. Выпей меня глазами. О, Джонни, о-о-о! Ты в моем сердце, а сердце – в моем рукаве.

Она умолкла, чтобы перевести дух.

– Тьфу! – сказал Альфред, чьи глаза едва не вылезли из орбит. Он начал вставать. – Спасибо на добром слове, леди, но…

Тут он снова сел, и его глаза снова полезли на лоб. Как она выражалась, когда хотела, чтобы ее поняли! Как Джейн Доу, как Джонс…

Он установил контакт!

– Значит, вот как я тебе нравлюсь? – спросил он, стремясь выиграть время, чтобы продумать следующий шаг.

– О да! – заверила она. – Я по тебе сохну. Ты мой кумир. Я тебя обожаю. Я молюсь на тебя. Ты мне дорог, близок, симпатичен, приятен…