наказывали. Вплоть до изгнания. Конечно, сейчас не прежние времена, но…

Она оглянулась и с любопытством; улыбка была в её глазах.

– Тебя шокирует мой наряд?

– Нет. Нравится.

– Мой отец очень демократичен. Он и не то мне позволяет.

– А что, например?

– Упражняться с оружием.

– Да? – Канут оживился. – И тебе нравится?

– Само собой. Иначе б не занималась.

– А какие мечи предпочитаешь?

– Себе под стать, конечно. Длинные, лёгкие, с полуторной рукоятью и прямой гардой. С балансировкой по основанию черена. Ну как? Проверил?

– Разбираешься, – признал он. – И получается?

– Хреново получается, по правде говоря.

– Как?

– Ну, очень плохо.

Они посмеялись.

Лес поредел, сменился подлеском, потом гущу папоротников и кустарника прорезали тропинки, и Канут с Ингрид выехали на открытое пространство, откуда уже видны были и ухоженные поля, и сама усадьба вдалеке. Слева кое-где выглядывали из-за деревьев ухоженные домики фермеров, но девушка не направила кобылку в их сторону, а продолжила путь прямо к главному дому поместья, и он подумал, что она хочет поставить лошадь на конюшне Сорглана, возможно, временно живёт в горде, а значит, её родители гостят там. Может, по делам, может, подвозили остатки дани или улаживали ещё какие-нибудь дела. «Тем лучше», – решил он.

Ингрид остановила лошадь неподалёку от ворот, на дороге, у края небольшого луга, начинавшегося почти прямо от стены, осторожно спешилась, чтоб не задеть его ногой. Он тоже спрыгнул на землю и положил руку на спину кобылки, почти рядом с рукой девушки.

– Теперь тебе на конюшню? – спросил он.

– Да.

– Эгей! – донеслось с поля.

Канут оглянулся и увидел отца – тот брёл почти по пояс в траве, густой, яркой, уже давно готовой к сенокосу. Сорглан был одет в домотканую, неокрашенную рубашку, перепоясанную простым ремнём с ножом в ножнах, такие же штаны, и настолько напоминал простого работника из своего же поместья, что его мог спутать кто угодно, разве что не домочадцы и не те, кто знал его в лицо. Граф шёл к ним и улыбался, и Канут приветственно поднял руку, понимая, что его увидели. Девушка тоже повернула голову в сторону луга и заулыбалась – улыбка красила её необычайно. Только теперь Канут понял, чем же она показалась ему так знакома, кого напомнила – мать. Девушка была похожа на Алклету, самую лучшую женщину, которую он знал, и всё-таки в чём-то отличалась от госпожи Бергдена. В этой девушке было то, чего недоставало Алклете. И ещё, кажется, многое из того, что Канут всегда втайне мечтал увидеть в женщинах. Он, наконец, отчётливо понял, чего же хочет, и потому схватил её за руку.

– Ингрид!

– А? – она повернула к нему голову. – Что?

– Скажи мне, кто твой отец. Где я смогу найти его, чтоб попросить тебя в жёны?

Улыбка мгновенно сбежала с её лица, девушка сжала губы и стала очень серьёзной. Строго и внимательно она посмотрела ему в лицо.

– Не думаю, что отец легко отдаст меня, да и я… Я очень сомневаюсь, что скажу «да». Очень. Скорее я уверена в обратном.

– И всё же. – Его совершенно не смутили её слова. Любые обычаи и традиции требовали, чтоб девушка в первый раз отказала. Кроме того, возможно, она таким образом указала, что ему следует и её непременно спросить. Конечно же, она совершенно права – с раскаяньем подумал Канут. – И всё же? Могу я узнать его имя и как его найти? Я всё-таки попытаюсь.

Она пожала плечами.

– Пожалуйста. Мой отец – господин Сорглан, граф Бергденский. А где его найти? Да вон он, идёт сюда.

– Что?

Кануту показалось, что земля и всё, что есть на ней, вдруг заскользило прочь, оставляя его в пустоте. Зелень, желтизна цветов, пронзительная синева неба – всё на миг смешалось в единое пятно и расплылось перед глазами. Он глотнул и с натугой улыбнулся.

– Ты шутишь?

Она посмотрела на него с искренним недоумением.

– Шучу? Нисколько. Я что, совсем не похожа на дочь графа? – И усмехнулась.

– Я знаю господина Сорглана, – проговорил он. – У него нет дочери.

– Не было, – поправила она. – Теперь есть. Он меня удочерил.

Канут побелел и сжал губы. А отец уже подошёл совсем близко, радостно фыркнул и схватил сына за плечо.

– Хей, Канут, припозднился же ты нынче. Мы давно тебя ждали. – Он улыбнулся Ингрид, кивнул ей. – Уже познакомились?

– Да. – Она вежливо перевела взгляд с Сорглана на Канута. – Мы познакомились в лесу, и я подвезла молодого человека. Он сказал, ему сюда.

– Молодого человека, – расхохотался лорд. – Теперь, девочка моя, не зови его так. Это твой брат, мой почти что младший сын, Канут. А это, Канут, твоя сестра, Ингрид. Кое-кто её уже называет Мореглазой. Сестрёнка, понял, сынок?

– Да, – выдавил он, едва справляясь с непослушными губами. – Уже понял.

9

Он вышел на террасу, обращённую к морю, и увидел её. За спиной у него постепенно затихали звуки пира, устроенного в честь его возвращения (корабли его прибыли только теперь, спустя три дня, потому и праздник был устроен позже). Мысли Канута были далеки от празднования.

Она стояла к нему спиной и смотрела на небо, по которому постепенно разливался багрец вечерней зари. Кажется, можно привыкнуть ко всему, даже к сжимающей сердце красоте, но закат, как и восход, тем чарующ, что никогда не бывает двух совершенно одинаковых, они всегда разнятся и всегда прекрасны по-разному. И море, на этот раз тёмно-бронзовое, послушно повторяло в себе небесное разнообразие. Волны качали пришвартованные к пристани корабли, и небрежно отбелённые паруса в свете засыпающего солнца казались алыми.

Не зная, что сказать, он тоже посмотрел на небо и море.

– Красиво, – произнес, лишь бы что сказать.

– У меня на родине есть легенда об алых парусах, – сказала Ингрид, разглядывая корабли.

– О каких?

– Об алых. Как эти.

– И что же за легенда?

– Одной девушке предсказали, что когда-нибудь к ней приплывёт прекрасный принц на корабле с алыми парусами. Над ней смеялись, но однажды её увидел один красивый и очень богатый молодой человек. Девушка ему понравилась, он понял, что встретил женщину своей мечты, и тут же от какого-то