— Внучок! Малыш!

К нему потянулись руки. Мальчик был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Несколько секунд он лежал, словно вмерз в землю, а потом сильные руки подняли его.

— Внучок, ты меня слышишь?

Слова раздавались откуда-то издалека. Единственное, что звучало отчетливо, — стук сердца в груди того, кто его поднял. Когда он не ответил, сердце застучало быстрее.

— Я не приехал за тобой вчера, но сейчас я здесь… Пожалуйста, малыш… пожалуйста…

Голос задребезжал, осыпаясь. Слова теряли смысл.

— Не надо меня ненавидеть… Я старый трус, я это понимаю…

Они двигались. Деревья проплывали по сторонам. Человек большими шагами шел вперед, а после и вовсе перешел на бег. Теперь деревья замелькали быстрее. Вскоре человек замедлил шаг, и мальчик услышал глухой свист в его груди. Сердце билось еще быстрее, но мальчик уловил в этом стуке едва заметный диссонанс. Потом человек снова перешел на бег.

Так, то замедляя, то убыстряя шаг, он вынес мальчика из-под лесного полога. Заснеженная поляна купалась в серебристом свете, из-за туч выглядывала зимняя луна, над вершинами деревьев свистел ветер.

Мальчик приоткрыл рот. Губы оказались на удивление сухими. Что-то тут не так. Он не может испытывать жажду в мире, где столько льда и снега.

— Деда…

Руки человека крепче прижали его к груди. Сердце в ответ застучало чуть сильнее.

— Мы уже почти пришли. Я растопил печь…

Под защитой стены холодный ветер перестал донимать мальчика. Дед пинком открыл входную дверь, и запах горящего дерева ударил в нос. В печи стоял котелок, из которого пахло чем-то очень вкусным. Очнувшись от полудремы, мальчик попытался выпрямиться, но руки деда ему не позволили.

Старик опустился на колени перед печью и положил внука на пол. Сполохи горящего пламени осветили его лицо.

— Внучок, ты меня видишь? Ты понимаешь, где находишься?

Леденящий кровь холод стремительно отступал перед исходящим от печи теплом. Мальчик почувствовал, что весь горит, словно деревяшка, брошенная в огонь. Пламя жгло его кожу, вгрызаясь в плоть.

— Да, деда. Мы дома.

Теперь он смог разглядеть лицо старика. Оно уже успело зарасти седой щетиной, его избороздили морщины, напоминавшие рельеф на карте. Можно было представить себе глубокие ущелья и неприступные скалы. Глаза, небольшие кратеры на этой карте, блестели от слез. Старик вздрогнул, и слезы покатились по щекам. Собравшись на кончиках усов, слезинки сверкнули в свете горящих в печи дров.

— Внучок, я хотел приехать… я очень хотел приехать…

Мальчик, собрав все силы, приподнялся и сел, хотя слабость готова была наброситься и скрутить его. Дед зачерпнул щербатой кружкой из глиняного горшка какой-то жидкости и поднес ее мальчику.

— Только не все сразу, малыш. Пей маленькими глотками…

— Деда! — запротестовал мальчик. — Горячо…

Старик отдернул руку с кружкой от губ внука.

— Твои губы… они…

Мальчик прикоснулся к губам кончиком пальца. Они оказались припухшими, твердыми и шероховатыми в одних местах и неестественно мягкими — в других.

— Деда, я обещал ждать… Я ждал…

— Знаю, внучок.

— Я поехал в квартиру, но там тебя не было. После я вернулся в школу…

Старик откинулся назад, подтянул к груди согнутые в коленях ноги и обхватил их руками, как обычно делают провинившиеся дети. Его подбородок едва касался острых коленей.

— Что случилось, деда?

— Ты весь горишь…

Как такое возможно? Еще минуту назад его трясло от холода. А теперь мальчик почувствовал, что на самом деле горит. Лицо его блестело от пота. Кожу жгло. Тело бил озноб. Его стошнило хвойным чаем, который он успел выпить.

— Деда, я не чувствую…

Вскочив, старик подхватил обмякшее тело. Мальчик почувствовал, что снова плывет по воздуху. Дед пронес его по комнате, мимо ветхой лестницы, ведущей наверх, и вышел через заднюю дверь наружу. Застыв на пороге, старик держал внука на вытянутых руках, словно предлагая его ночи.

— Деда, я заболел?

— Ты поправишься.

— Я не против поболеть, но у меня есть еще дело…

— Ты обязательно выздоровеешь.

— Я простудился, деда?

Голос едва знакомый, чужой, тихий…

— Да.

— Меня поймал… мороз…

Голос стал вообще чужим.

— Да.

— Что случилось, деда?

Руки старика крепко сжимали внука. Когда он заговорил, слова, вибрируя, переливались из одного тела в другое.

— Я хотел за тобой заехать, как всегда. Я пошел к машине…

— Мотор не завелся?

— Завелся… Я развернул ее и поехал к городу, но, когда я добрался до опушки леса… я…

Слова куда-то ускользали. Мальчик ощущал, как смолкает стук его сердца.

— Я остановился…

— Ты остановился, деда?

На этот раз старик лишь беззвучно шевельнул губами.

— Это из-за мамы?

— Не знаю.

— Ты не мог ее оставить?

— Не знаю.

— Ты подумал, что она без тебя не обойдется, деда? Я ей тоже очень нужен…

— Не в том дело, малыш.

Старик повернул мальчика так, чтобы внук видел его изборожденное морщинами лицо.

— Я не смог уехать далеко от деревьев, — тихо произнес он. — Они меня просто не отпустили.

Мальчик не понял. Ему вдруг показалось, что старик шепчет себе под нос какие-то мрачные заклинания.

— Я долго-долго сидел… Не думай, что я повернул обратно. Я ждал, пока совсем не стемнело. Уже ударил сильный мороз. Все затянуло льдом. Я сидел в машине до самого снегопада. Я продолжал сидеть, пока машину совсем не замело. А потом я вышел из машины на снег, и… он меня остановил. Я даже не смог выйти на дорогу. — Старик погладил внука по голове. — Жар уже проходит.

Мальчик кивнул.

— Я хотел за тобой приехать, — дрожащим голосом сказал дед. — Ты мне веришь, малыш?

— Верю, деда.

— Лес меня просто не пускал.

— Я никогда больше тебя не брошу, обещаю. Я боялся за тебя, деда. Я подумал…

Старик, тяжело ступая, подошел к креслу и оглянулся на внука. В его глазах плясали язычки пламени.

— Знаю, — сказал он и опустился в кресло.

Мальчик привык говорить маме, что он ее любит. Это было так же естественно, как просыпаться утром или ходить в туалет. Но говорить о своей любви деду было совсем не то, что маме. Дед — старый человек. Он может его не понять.