– Это не значит ничего, Хильда.

– Зеб, хватит издеваться над дамами. Такое название никогда бы не утвердили.

– Джейк, похоже, ты никогда не учился в педагогическом университете.

– Ну… нет. Это не требуется для преподавания на уровне университета, но…

– Никаких «но», папа. У меня есть экземпляр диссертации, ты можешь сам проверить ее подлинность. Хотя эта работа совершенно лишена смысла, она является литературным шедевром, в том же смысле, как успешная подделка «старого мастера» сама по себе является предметом искусства. Она полна жужжащих слов. Средняя длина предложения – восемьдесят одно слово. Средняя длина слова, если убрать предлоги, артикли и прочие грамматические частицы – одиннадцать с лишним букв, то есть чуть меньше четырех слогов. Библиография длиннее самой диссертации, в ней упомянуты по три работы каждого из членов ученого совета и четыре – председателя… но все цитаты в тексте нарезаны так, чтобы избежать любого упоминания тем, по которым члены совета имеют разные, пусть и одинаково глупые, мнения.

Но лучшим моим достижением было разрешение на проведение полевых работ в Европе, которые были зачтены как время, проведенное в кампусе. Половина цитат была на иностранных языках – от финского до хорватского, – а переведенные фрагменты ничем не противоречили мнениям моего ученого совета. Мне пришлось аккуратно изымать их из контекста, чтобы этого добиться, но зато я был уверен, что этих работ нет в кампусе и что никто из оппонентов не озаботится их поиском, даже если бы они вдруг там были. Большинство членов совета не в ладах с другими языками, даже такими простыми, как французский, немецкий и испанский.

Но я не тратил время на поддельные полевые работы, я просто хотел отправиться в Европу по студенческим тарифам на авиабилеты и использовать студенческие хостелы – самый дешевый способ путешествовать. И заодно посетить дедушкиных поверенных…

Хорошие новости! Фонд вложился в «голубые фишки», гособлигации с высшим рейтингом и спекулятивные акции, котировки которых в этот момент росли. Из-за этих вложений текущая денежная стоимость фонда снизилась, хотя доходы его выросли. Вдобавок парочка моих двоюродных братьев и один дядя добились своей доли, и это еще больше снизило мой порог вхождения в наследство… итак, вот он, момент истины! – до цели было рукой подать. Я привез с собой все свои сбережения, поклялся перед нотариусом, что это все мое, никаких займов, никаких папочкиных денег – и положил на депозит в Цюрихе, под присмотр тех же поверенных. А потом рассказал им о моей коллекции марок и монет.

Хорошие марки и монеты никогда, никогда не падают в цене, они только поднимаются. В моей коллекции были исключительно корректурные оттиски, конверты первого дня и неразрезанные листы марок с полями, все в идеальном состоянии – я захватил с собой нотариально заверенный каталог и заключение эксперта. Поверенные заставили меня поклясться, что все это приобретено на заработанные деньги (истинная правда, первые экземпляры я купил на гонорары от стрижки газонов), и обещали сохранить за мной мою долю наследства по курсу на текущую дату (или по более низкому, если снижение стоимости фонда будет продолжаться), если я по возвращении в Штаты продам свою коллекцию и незамедлительно переведу полученные деньги на счет в Цюрихе.

Я согласился. Один из поверенных пригласил меня на обед, попытался споить, а потом предложил десять процентов сверх оценочной стоимости, если я продам ему всю коллекцию сегодня, а потом переправлю в Швейцарию курьером, за его счет, благо курьеры мотаются между Европой и Америкой каждую неделю.

Мы пожали друг другу руки, вернулись и проконсультировались с другими поверенными. Я подписал бумаги о передаче права собственности, поверенный подписал свой чек, а я уведомил поверенных о переводе денег на мой счет в Цюрихе. Через три недели пришло сообщение, что коллекция полностью соответствует описанию, и я получил наследство.

Через пять месяцев мне была присуждена степень доктора философии, summa cum laude[63]. И это, дорогие мои, самая постыдная история моей жизни. Ну что, кто-то набрался энергии, чтобы поплавать?

– Сынок, если во всем этом есть хоть слово правды, то это на самом деле постыдная история.

– Папа! Ты несправедлив! Зебадия играл по их правилам – и обыграл их!

– Я не говорю, что Зеб должен чего-то стыдиться. Это относилось к американской системе высшего образования. Диссертация, которую, по словам Зеба, он написал, ничуть не хуже того мусора, что принимается диссертационными советами в наши дни – я это знаю. Его случай – единственный на моей памяти, когда умный и способный ученый – ты, Зеб – решился показать, что «заслуженная» степень «д.ф.» может быть присвоена известным учебным заведением – я знаю каким – в обмен на намеренно бессмысленное псевдоисследование. Более типичная ситуация, когда глупые, лишенные чувства юмора юнцы занимаются подсчетом пуговиц под руководством глупых и лишенных чувства юмора старых дураков. Я не знаю, как это прекратить, болезнь зашла слишком далеко. Единственный выход – срубить систему под корень и начать с нуля, – тут мой отец пожал плечами. – Но это невозможно.

– Зебби, – вмешалась тетя Хильда, – что ты делаешь в нашем кампусе? Я никогда не спрашивала.

Мой муж ухмыльнулся:

– Во многом то же, что и ты, Язва.

– Я ничего не делаю. Я наслаждаюсь жизнью.

– Вот и я тоже. Если полистать списки – я записан как «профессор-исследователь», проживающий по месту работы. Изучение бухгалтерских книг университета подтвердит, что мне платят жалованье, соответствующее ученой степени. Дальнейшее исследование покажет, что несколько большую сумму переводят в общий фонд университета некие поверенные из Цюриха… все время, пока я остаюсь в кампусе, хотя это условие нигде не записано. Мне нравится жить в кампусе, Язва. Это дает мне привилегии, которые недоступны варварам, обитающим за его стенами. Иногда я читаю курс-другой, когда нужно заменить кого-то, кто взял академический отпуск или заболел.

– Что? Какие курсы? На каком факультете?

– На любом, кроме педагогического. Математика для инженеров. Курс общей физики. Термо – чтоб ее – динамика. Детали машин. Фехтование – сабля и дуэльный меч. Плавание и – не смейся! – английская поэзия от Чосера до эпохи Елизаветы. Мне нравится преподавать что-то стоящее. Никакой платы за эти курсы я не беру – мы с ректором хорошо понимаем друг друга.

– Зато я не уверена, что понимаю тебя, – сказала я, – но все равно тебя люблю. Давайте пойдем, поплаваем.

Прежде чем отправиться к бассейну, наши жены поспорили насчет того, как одевались воины Барсума. Дискуссию осложнил тот момент, что я был единственным полностью трезвым в компании. Пока я рассказывал свою «постыдную историю», Джейк не раз обновил свой стакан со скотчем и обрел дар красноречия. Супруги наши ограничились хайболом каждая, но если Дити после одного стакана лишь разрумянилась, то масса Язвы столь мала, что после той же дозы она просто окосела.