Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ксендзо́в, жидов, мятежные войска.
Но снова, братской кровью полита́,
младая поросль наполняет Землю
и, гласу благодарности не внемля,
не производит доброго плода.
7
Начальная повадка их тиха,
но нет опасней и смертельней яда:
у нераскаянного нет греха
полупрощенья, как полураспада.
А этот грех не только не забыт:
он каждый раз ярится новой силой.
То князя окаянного могила,
и тень его над Городом смердит.
С веками всё трагичней эта драма,
личина гаже нового вождя,
путём Иуды, Каина и Хама
людей, народ всё дальше заводя.
В дни мира приулягутся под спудом,
в дни смуты зачинают новый рух:
предательства, братоубийства, блу́да —
един в трёх лицах – Каин, Хам, Иуда,
тень Святополка и Нечистый Дух.
8
Я упрощаю, вольно или нет,
по недостатку знаний и таланта
и всех не исчерпаю вариантов,
но я ищу и нахожу ответ:
каким же духом злым заражена,
в бреду, в болезни, в нестроенье крайнем,
из сердца не идущая страна
с красивым русским именем Украйна?
За что разобщена, разорена?
С чьей помощью готовил Сатана
её паденье и её закланье?
Дмитрий Мурзин
«У теории струн оборвав струну…»
У теории струн оборвав струну,
Афанасий Фет идёт на войну.
Фет идёт на войну, и дрожит планета
От тяжёлых шагов поэта.
Непривычно собран, изрядно лют,
Фет идёт туда, где ненаших бьют.
Чтобы мир воцарился среди Евразий,
На войну идёт Афанасий.
…
Так в какой руке у меня конфета?
Разожму кулак. Ни войны. Ни Фета.
«Старый виски в правильном бокале…»
Старый виски в правильном бокале,
На плече – партак с единорогом.
Ничего не знает о Байкале
Маугли, воспитанный тиктоком.
Кубик льда в бокале виски тает,
Но не растопить хандру и скуку.
Ничего не знает об Алтае
Маугли, воспитанный фейсбуком[8].
Ест окрошку только на кефире —
Как ему в отчизне одиноко…
Ничего не знает о Сибири
Маугли, воспитанный тиктоком.
Наплевать, что обстреляли Счастье,
Слышал лишь, что «лайнер сбили «Буком».
Ничего не знает о Донбассе
Маугли, воспитанный фейсбуком.
На себя примерил роль мессии,
Гибель нашу скорую пророчит.
Ничего не знает о России
И, что характерно, знать не хочет…
«Лето было жаркое, мой друг…»
Лето было жаркое, мой друг.
Вот и зачесалось всё вокруг.
Чешется затылок и спина.
Чешется извилина одна.
Чешется язык у эфиопа,
Чешется немытая Европа.
Чешется заначка у прораба.
Чешется на картах у Генштаба.
Карта не обманет, не предаст.
Чешется на карте Гондурас.
Чешется тропинка в ближний лес.
Чешется созвездье Южный Крест.
Чешется компьютерная мышь,
Чешутся и Лондон, и Париж,
И совсем уж как чумной вагон
Чешутся Берлин и Вашингтон.
Если бы спросили мой народ,
Почесать иль, может, так пройдёт?
То народ сказал бы от души:
«ВКС возьми. И почеши».
«Что в Европе? Нам не рады…»
Что в Европе? Нам не рады?
Видимо, не вышли рожей.
У России две отрады:
Умники и бездорожье.
Если вздумает начальство
Баш на баш с врагом меняться,
У России есть два пальца —
Сунуть в рот, чтоб проблеваться.
Умники и бездорожье —
Впереди сто поворотов.
У начальства – вся надёжа —
На ссыкливых патриотов.
Но от Крыма до Нарыма —
Не извольте сомневаться —
У России два режима:
Побеждать и не сдаваться!
«Снимается наш Афоня на фоне Левиафана…»
Снимается наш Афоня на фоне Левиафана.
То трезвый, то в шлемофоне, то, извините, пьяный.
Снимается наш Афоня, да там этих снимков – с горкой,
В Берлине и на Афоне, да в Пальма-де-блин-Мальорке.
Афоня дерзит – но в меру, Афоня наш меру знает,
Терпеть не может премьера, но Путина – уважает.
Афоня такой спокойный, Афоня такой понятный,
Откроет окно Овертона, потом закроет обратно.
Афоня будильник вертит, ему на работу рано…
Пройдут и Левиафаны, Афоня и не заметит.
Пальцы блогера
Ваши пальцы пахнут…
Пальцы пахнут никотином,
Мышкою, клавиатурой,
Пальцы пахнут Украиной,
Кровью, гарью, миной-дурой.
Пальцы пахнут Волновахой,
Славянском, Донецком, Счастьем,
Пеплом, Горловкой и прахом
И расстрелянной медчастью.
Сиротой, убитым сыном
Да непризнанной виною.
Пальцы пахнут мертвечиной,
Мертвечиной и войною.
Олеся Николаева
Воин
На путях непролазных, дорогах кривых,
там, где страхом туманится взгляд,
каждый – воин единственный в стане живых,
каждый – раненный жизнью солдат.
Он идёт по наитью, надеясь: не лжёт
сердце, и, обходя полынью,
как открытую рану в груди, бережёт
он военную тайну