– Мне это кажется разумным, – пробормотал Гермес.

Храм Цереры – здание очень красивое и внушительное, и в его подвале находится тесная канцелярия эдилов.

Войдя туда, я без удивления выяснил, что ни одного эдила там нет. Все, кто только мог, сегодня взяли выходной – и они тоже. Кроме вольноотпущенника, которому поручили следить за документами, и мальчика-раба, подметавшего комнаты. Архив эдилов далеко не такой объемистый, как огромный табуларий, но достаточно обширный. К счастью, я точно знал, какая дата мне нужна, и старик зашаркал прочь, чтобы принести мне то, что я потребовал. Несколько минут спустя он приплелся обратно.

– Прости, сенатор. Об этой погибшей женщине ничего нет.

– Что? – удивленно переспросил я. – Но должно быть! Это случилось на рынке Марсова поля, и в дело замешана владелица палатки, которая должна была платить эдилам… э-э… так скажем, пошлину. Как же так – нет отчета?

– Не могу сказать. Эдилы отвечают только за рынки, улицы и так далее, они не занимаются уголовными расследованиями.

Я ушел очень недовольный. Допустим, в государственных архивах всегда трудно что-нибудь найти, но нечто настолько новое должно было здесь иметься. Мы почти дошли до площади, окруженной цирками, когда нас бегом догнал мальчик-раб из храма.

– Чего тебе, мышонок? – спросил Гермес с обычным презрением личного раба к рабу государственному.

– У меня есть то, что может пригодиться сенатору, – сказал мальчик.

– Что же это? – спросил я.

– Ну, там мне дают немного, – сказал он туманно.

– Ты – раб, – сообщил я ему. – Тебе ничего не должны давать.

– Я принадлежу государству, поэтому меня кормят и дают мне кров. С другой стороны, я не должен вам ничего рассказывать, если не захочу.

Гермес собирался стукнуть мальчика, но я схватил его за плечо.

– С чего ты решил, что у тебя есть то, что стоит оплаты?

– Вы же хотите знать насчет того отчета, верно? О женщине по имени Гармодия?

Я вытащил медную монетку и бросил юному рабу. Он швырнул ее обратно.

– Ты должен дать что-нибудь получше.

На этот раз Гермес и вправду его стукнул, после чего мальчишка просто встал с тротуара и протянул руку. Я уронил в нее серебряный денарий.

– Женщину Гармодию нашли убитой рядом с цирком Фламиния, – сказал он.

– Я уже это знаю, маленький идиот, – ответил я. – Что еще?

– Эдил Гай Лициний Мурена был тем утром в конторах и отправился на Марсово поле, чтобы посмотреть, что произошло. Спустя пару часов он вернулся, продиктовал отчет своему секретарю и отдал мне, чтобы я положил его в архив. Пару дней спустя пришел раб из суда городского претора и сказал, что эдилу нужен отчет для представления претору. Кроме меня, в конторах в тот час никого не было, и я принес отчет. Его так и не вернули.

– Кто пришел, чтобы доложить об убийстве? – спросил я.

– Ночной сторож. Думаю, тот, что служит в цирке Фламиния.

Примитивная организация вигилов, существовавшая у нас в те дни, не совалась дальше стен старого Города. И, если уж на то пошло, даже в пределах стен их дежурства были не очень эффективными.

– Тебе известно имя человека, который пришел, чтобы забрать отчет? – продолжил я расспросы.

Мальчик пожал плечами.

– Это был просто судебный раб.

Судебные рабы, очевидно, занимали низшее положение по отношению к храмовым.

– Еще что-нибудь? – поинтересовался я.

– Я рассказал вам, что случилось с отчетом, так ведь?

– Тогда проваливай, – сказал Гермес, завидуя финансовому успеху мальчика. – Это не стоило денария, – заметил он, когда храмовый раб исчез.

– Тут никогда не знаешь наперед, – ответил я. – Давай нанесем визит в цирк Фламиния.

На ходу я размышлял об этом эдиле, Гае Лицинии Мурене. Имя было мне смутно знакомо. Постепенно я привел мысли в порядок и вспомнил, кто это. Во время фиаско Катилины этот человек служил легатом в Трансальпийской Галлии и арестовал нескольких посланников Катилины, баламутивших племена. Его брат, Луций, был там проконсулом, но рано вернулся в Рим ради выборов, оставив Гая командовать. Луция избрали консулом на следующий год вместе с Юнием Силаном и впоследствии судили за то, что он подкупал избирателей, но, благодаря Цицерону, оправдали. И это было все, что я знал об эдиле Мурене.

Мы прошли тем же путем, каким я шел днем ранее, через скотный рынок, переполненный, как никогда, потому что люди закупали продукты для грядущего пира и животных для принесения в жертву. Переполнен был, по сути, весь Рим, поскольку люди валили в него из сельской местности на праздник.

Почти пустое Марсово поле представляло собой резкий контраст с остальным городом. Я тут же увидел, что вчерашние палатки, ларьки, прилавки и прочие постройки временно переместили в истинный Город, пользуясь послаблением рыночных законов, и почувствовал смутное облегчение от того, что не придется проходить мимо палатки Фурии.

Недолгие поиски и расспросы указали на сторожа, одного из нескольких нанятых цирком для того, чтобы не подпускать воров к дорогим украшениям и не позволять беднякам разжигать огонь под арками в холодные ночи, из-за чего это место могло сгореть дотла.

Сторож жил в многоквартирном доме рядом с цирком. Как и большинство римских инсул[41], это было пятиэтажное здание, цокольный этаж которого по большей части сдавался под лавки, а нижние жилые помещения снимали представители обеспеченных классов. Верхние этажи, разделенные на маленькие, лишенные воды и почти лишенные воздуха комнатки, сдавались бедноте. Объект моих поисков жил на верхнем этаже, под свесом крыши.

Мы с Гермесом одолели четыре пролета лестницы под вопли младенцев и споры детей и взрослых. Запахи бедности были неприятны, но я так привык к ним, что не трудился морщить нос. Большинство моих соседей жили не лучше.

Когда я нашел нужную дверь, мой раб громко постучал в нее. Мы долго ничего не слышали, и Гермес спросил:

– Может, его нет дома?

– Он там. Он же ночной сторож. Он спит днем.

После повторного стука мы услышали внутри шарканье и скрип. Спустя некоторое время дверь слегка приоткрылась, и я едва разглядел небритое лицо с тусклыми глазами.

– В чем дело?

Потом разбуженный жилец узнал мои сенаторские знаки отличия, и дверь широко распахнулась.

– О. Извини меня, сенатор. Чем я могу тебе помочь?

Сторож, похоже, был в замешательстве и трепете – и не в силах уяснить, что предвещает такой странный визит. К тому же он все еще не до конца проснулся.