Но, несмотря на семь кошек и хобби в виде сочинения популярных песен, это чучело, то есть участкового Дорошина, оживить так и не удалось. По-моему, его пора удачно пристрелить и выбрать для будущих расследований кого-то новенького, да хоть бы этого же Павла-спортсмена. У него заслуг побольше, чем воспитание кошек, – он сделал из рыхлого чудовища стройную девушку, лихо танцующую танго, а это в системе ценностей современных читательниц будет куда круче. Не буду подводить писателя и сообщать, кто убил Владимира Руденко, брата бизнесмена, скажу только – Маринина хорошо вымаривает читателя и предлагает развязку, которую никто ожидать не может. Поскольку она, развязка, находится за гранью всякого правдоподобия. И вообще дело не в этом конкретном романе.

Дело в анкете, которую издательство предлагает читателю в конце книги. Это что-то уникальное.

Сначала нам предложено оценить новый роман Марининой и указать, к какому жанру он относится. Потом сообщить, понравилось ли то, что в нем «достаточно много внимания уделяется психологии отношений». И затем – главный вопрос: «Чего, на ваш взгляд, недостает роману А. Марининой „Все не так“?» Предложен следующий список недостач: «1. Интрига. 2. Загадки, тайны, детективные расследования. 3. Динамика развития сюжета. 4. Стрельба, драки, погони. 5. Юмор, ирония. 6. Романтика. 7. Мелодраматизм. 8. Психологизм. 9. Философские мысли, рассуждения, выводы. 10. Другое. 11. В этом романе есть все, что мне нужно».

Вот здорово! Оказывается, в издательстве «Эксмо» где-то хранятся тайные бочки с секретными запасами. В одной содержится «юмор», в другой «романтика», в третьей «психологизм», в четвертой «философские мысли» и так далее… И если читатели затребуют чего подбавить в роман, тут же бочки выкатят, раскупорят – и добавят! Динамика развития сюжета? А вот она! Психологизм? Да захлебнетесь своим психологизмом! Философских мыслей вам и рассуждений? Да суповой ложкой нальем!

А впрочем, нет, дозировка будет точно выявлена по итогам опроса. Затем – составлен рецепт идеальной массовой книги. И ее изготовит почтенный брендоноситель, внеся в это славное дело свою незабвенную личную интонацию. Самодеятельность на просторах Родины давно закончена почти во всех областях деятельности – пора кончать с кустарщиной и в литературе.

С нетерпением, граничащим с нервным расстройством, ждем идеальную книгу с кухни Александры Марининой. Очень просим, раз уж наших мнений так ждут: 1. Истребить надоедалу Дорошина. 2. Добавить юмора, а также романтики. 3. Очень любопытствуем насчет философских мыслей от «Эксмо»… это наверное, будет что-то потрясающее… Короче, за работу, товарищи! Время – деньги.

Как странно! Зачем я вздрогнула, зачем посмотрела на свой телеэкран – свой кухонный, привычный, домашний, как чайник? На экране тоненько и заунывно пела неэффектная девушка – по нынешним меркам смотреть не на что: глаза заведены куда-то ввысь, обнаженность равна нулю, платье – глухое, нелепое, пошло-черное, личико почти неподвижное, не улыбается, не стреляет глазками, но… но…

«Любите вы уличное пение? – обратился вдруг Раскольников к одному, уже немолодому, прохожему… – Я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают…» («Преступление и наказание»).

Она пела странные, длинные, протяжные песенки без начала и конца, без толку и смыслу, без складу и ладу, все так же пряменько стоя у микрофона, глядя вверх (может быть, по давней привычке) – туда, откуда должны ей кинуть грошик медный…

Я пою разлуку! Киньте мне целковый,

Господин хороший – я пою для вас…

Господи, да разве такое возможно сейчас, когда всё на треклятой фанерной эстраде куплено-продано, расчисленно-ясно, зачем, откуда и почему этот высокий, чуть надтреснутый детский голосок, голосок Катеньки из трактира и Дусеньки с вокзала, голосок девочки-разлуки, поющей под извечную шарманку все ту же печальную песенку о любви, что никогда не сбудется, о судьбе, которая так жестока, о бедности, которая неизбывна…

Вот бы мне купить бы

Платье из муару,

Вот бы мне достать бы Туфли-лакиши!

Вот бы удивился мой шарманщик старый

И сказал бы: «Мотенька! как вы хороши!»

(Ю. Беломлинская)

Так она и поет высоким печальным голоском о разлуке, потому что «еще одна осталась ночь у нас с тобой», а потом «ты молчишь, куришь и молчишь, между нами дым сладко-горьких лет… Мой родной, рядом ты стоишь, но тебя уже со мною – нет…»

Узнали? Да: Таня Буланова. Страннейшее явление на нашей эстраде. Если вы заметили, читатель, женский образ в русской песне прогрессирует в сторону все большей и большей агрессии. Курвы, лярвы, прорвы и оторвы на современной эстраде разрабатывают, по сути, один и тот же образ: образ шлюхи различной модификации. Одни любят стиль богатой содержанки, другим интереснее норов куртизанки, дамы полусвета, третьим милее снятый с Мадонны имидж роковухи, четвертые эксплуатируют эмоции простой русской б…, пятые культивируют черты портовой девочки, безотказной и нетребовательной, шестые изображают из себя генеральскую дочь, которая если что, так за очень большие деньги и не в рублях…

Но о серьезном претворении в искусство человеческих эмоций речи тут быть не может – только в очень редких, очень исключительных случаях. Агрессия царит тотальная и удивительная. Одна певица, например, как сейчас помню, пела: «Иди на все четыре стороны! – обращаясь, видимо, к бывшему возлюбленному. – И скатертью тебе дорога!» – при этом она как-то усердно плевала и даже притоптывала ногой. Другая держала речь к своему ангелу-хранителю в таких выражениях: «Ангел мой! Не спи, не спи! Я давно уже в пути! Ворота мне открывай! Покажи, где ад, где рай!» Как бы и по человеческим меркам речь довольно хамоватая, а тут – к ангелу обращаются. Да разве сочтешь весь поток гнева, хамства, агрессии, злобы, ненависти, который изливается сейчас из прекрасных женских уст. «Ненавижу! ненавижу я тебя!»; «верну тебе все, что ты подарил»; «я твоей любви ни капли не хочу»; «ты не Дон-Жуан!»; даже симпатия и приязнь выражаются в каких-то диких формах: «Дави на газ! Давай, мой мальчик, дави на газ!» – вот именно, все дави, жми, круши, какой-то агрессивный кошмар.

Таня Буланова существует совсем особенно, не то чтобы вопреки (у нее такого нет в составе таланта – кого-то опровергать, возражать), а – мимо всего. Однажды, помнится, она выиграла конкурс «Шлягер-91» и очень понравилась богатому спонсору, немецкому человеку, завороженному ее русской душевностью. Да вообще-то, ее обаянию трудно не поддаться. Она же сама поет – и плачет. Буквально, слезами. Она не усиленно выпевает, не атакует, а поет – рассказывает, жалуется, как ее обманули, как забыли, как бросили. Притом стилистически это безупречно, это Катенька из трактира «в козловых башмаках, с подбитыми глазами», это Сонечка, на которой студент обещал жениться, а сам бросил; это времена, разверзающиеся перед вами, это вековечная тоска маленькой городской девочки, шляющейся по дворам-колодцам в надежде несбыточной и упрямой.