Доктор покачал головой и сжал руль так, что костяшки его пальцев побелели.

– Не знаю, Пиотр, жаль, что не знаю, иначе я бы сказал им, что они поступают неправильно. Так им не победить, они только взбесят нацистов.

Остаток пути оба молчали. В этот сумеречный час местность казалась холодной и таинственной, будто их окружал какой-то странный планетарный ландшафт с похожими на скелеты деревьями, волнообразными заснеженными холмами, мелькающими тенями. К тому времени, когда доктор остановился у дома фермы Вилков, оба не проронили ни слова.

Жилище Вилков с соломенной крышей и стенами из соломы и известняка, стояло у края длинного узкого участка пахотной земли и ничем не отличалось от других ферм этого края Польши. В скромном доме, где пахло тмином и земляные полы были посыпаны мелким белым песком, в одной комнате и на верхнем этаже обитали семь человек.

Когда-то Вилки считались уважаемыми фермерами – здоровья и сил им было не занимать. Они жили от даров земли и продавали излишки, чтобы купить кое-какие предметы роскоши. Но затем началась война, в сентябре 1939 года нацисты захватили все имущество Вилков, низведя их и других таких же фермеров до крепостных на земле, которой те владели поколениями. Теперь нацисты требовали твердую квоту с каждого урожая и увозили все, что производили Вилки, обрекая их на нищенское существование.

Священника и врача отвели в дальний конец тесной комнаты. Самодельный алтарь стоял над камином, перед золотисто-голубой статуэткой Святой Девы горели свечи. В темном углу на голой земле лежал старик Вилк. Под ним было всего одно одеяло.

Доктор Шукальский первым встал на колени, а остальные члены семьи – сын Вадек со своей женой и четверо детей – с раскрытыми ртами глазели на него. Ян тут же встал и отошел.

– Отец, мое искусство здесь бессильно, дальнейшее в ваших руках.

Пиотр кивнул и тихо попросил семью подождать наверху. Затем он приступил к последнему ритуалу. Он нанес старику святой елей на веки, нос, рот, уши, руки, ноги и прошептал:

– Отпущаеши ныне, Господи, раба твоего, – и перекрестился.

Когда он встал, Вадек Вилк, будто по сигналу спустился вниз. Из соломенных постелей над головой раздался плач. Видя слезы в глазах рослого парня, Ян Шукальский собрался с духом, чтобы твердо сказать ему все. Он объяснил по возможности в простых словах этому необразованному человеку, что болезнь, забравшая его отца, может унести и его семью.

– Причиной болезни стал микроб, – сказал он, – переносимый вшами. Все постельные принадлежности и одежду покойного, а также остальных обитателей этого дома следует немедленно продезинфицировать. – Возьмите бочку, пан Вилк, и просверлите дырки в ее дне. Положите в нее всю одежду и накройте бочку крышкой. Затем поставьте бочку на бак с кипящей водой. Парьте одежду целый час. Вам понятно?

Крестьянин безмолвно кивнул, по его толстому лицу катились слезы. Ян оглядел комнату. Конечно, часов здесь не было. Какой толк фермеру смотреть на часы, если достаточно восхода и заката солнца?

– Пан Вилк, парьте одежду очень долго. Вы должны убить всех вшей. Проверьте свои волосы и волосы детей. Если хотите спастись от болезни, унесшей вашего отца, вы должны соблюдать чистоту. Вам понятно?

Тот снова кивнул.

Ян выразил свои соболезнования и заверил фермера, что сразу приедет, если заболеет еще кто-то из них.

Выполнив свои обязанности, священник и врач шли по хрустевшему снегу к старому «шевроле». Они забрались в машину, и, пока разогревался двигатель, отец Вайда спросил:

– Нам не грозит эпидемия?

– Нет. Вилки изолированы. Зимой никто не придет и не выйдет из этой фермы. Отсюда болезнь не распространится. Обязательно пропарьте или прокипятите рясу, которую вы носите, и тщательно продезинфицируйте содержимое сумки.

– А как остальные члены семьи?

Ян представил тощих детей: впалые глаза, отсутствующие взгляды.

– Скорее всего, они заболеют тифом. Если повезет, то они умрут от него.

– Ян!

Шукальский последний раз взглянул на маленький домик, мирно стоявший в лунном свете. Он думал об Аушвице.

На обратном пути врач посвятил друга в план по спасению Кеплера. Священник обрадовался такой возможности, но Ян охладил его.

– Я занимался этими экспериментами два года назад и чисто случайно обнаружил ложный положительный результат. Я не уверен, удастся ли реконструировать прошлый эксперимент. К тому же я проводил его не на людях. Так что понятия не имею, что получится.

– Но… если у вас получится, то под воздействием этой ложной вакцины анализ крови покажет, будто Кеплер болен тифом, хотя фактически он останется здоровым?

– Надеюсь, что после того, как мы введем Кеплеру безвредный протеус, то через неделю в его крови произойдет реакция и анализ Вейля-Феликса в контролируемой немцами лаборатории покажет, будто он болен тифом. Таким образом, Пиотр, сами немцы официально освободят Кеплера от службы.

– Да это ведь…

– Сейчас я даже не знаю, найдется ли у нас протеус. Все зависит от того, что удастся вырастить из урины старика.

Шукальский высадил священника у его дома и, вернувшись в больницу, прямиком направился к своему кабинету. Он быстро переоделся, убрал одежду, которая была на нем во время визита на ферму Вилка, в мешок для стирки, наглухо завязал его и передал санитару, велев тому продезинфицировать ее отдельно от другой одежды. Затем он снова вышел в зимнюю ночь. На полпути к дому он резко остановился и оглядел тускло освещенную улицу. К нему приближался немецкий солдат с винтовкой на плече и дышал на замерзшие руки. Перемещаясь в силу профессиональных обязанностей по городу в самые разные часы суток, Шукальский привык к этим солдатам и через два года почти не обращал на них внимания. Остановиться его побудило нечто совсем другое.

Он не мог вспомнить, что сказал священник, и это не давало ему покоя. Он не сомневался, что это важно.

Нацистский солдат узнал главного врача больницы и вежливо кивнул. Шукальский, почти не обращая на него внимания, развернулся и пошел в обратном направлении. Ему пока еще не хотелось возвращаться домой.

Он гулял с полчаса, но так ничего и не вспомнил. Он оказался перед одним из двух кинотеатров в этом городе. Поскольку комендантский час еще не наступил, в кинотеатре ярко горел свет и демонстрировали фильмы. Ян посмотрел на цветную афишу. «Biala Sniegowica i Siedem Karzelkow».[18]Он невольно улыбнулся. Это был старый фильм. Он видел его три года назад в Кракове, простояв два часа в очереди за билетом. Здесь его показывали в рождественские праздники, жителям города это доставило большую радость. Ян Шукальский достал один злотый и купил билет.