– До свидания.

– Да, да. Я с вами свяжусь.

В дверях он столкнулся с господином, зажавшим под мышкой папку. Господин натянуто улыбался, видно было, что волнуется.

Аня, увидев его, милостиво кивнула:

– Присаживайтесь. Скажите, как с вами можно связаться?

Он послушно продиктовал номер мобильного телефона. Не будь у Копейко интереса в Алине, в том, чтобы от нее избавиться, с ним бы и разговаривать не стали. Это какой-то конвейер по производству денег. А у него, как ни крути, частное расследование. Дело-то не возбудили. И пока официально считается, что оба парня покончили жизнь самоубийством. Может, Игорь Михайлович прольет свет?

– Аня... Вас ведь Аней зовут?

– Да.

– А вы знаете Алину?

– Нет. Мы с ней не знакомы.

– Но наслышаны?

– Кто ж не знает Алину Вальман?

– Игорь Михайлович вам какие инструкции дал? Соединять или не соединять, если она вдруг позвонит?

– Она всегда звонит ему на мобильный.

– А почему он не сменит номер?

Девушка задумалась:

– И в самом деле, почему? Может, у них сохранились деловые отношения?

– Но тогда она бы пришла сюда! Или ее представитель.

– Никого не было, – заверила Аня. Зазвонил телефон. – Извините, мне надо работать.

Вошел очередной посетитель, конвейер работал безостановочно. Пришлось удалиться.

Расследование зашло в тупик. Он знал, что это ровно до того момента, как с ним изъявит желание встретиться господин Копейко. Есть вариант: опередить его и самому навестить Алину. Задать ей вопрос: за что вас так ненавидит бывший муж? Вопрос сам по себе глупый, потому что Игорю Михайловичу пришлось поделить свое состояние, чтобы избавиться от Алины Вальман. Разумеется, Копейко ее ненавидит!

Так получается, что все ее ответы известны заранее. И он все время ее оправдывает. А ведь люди, которые давно Алину знают, спешат предупредить: держись подальше, не связывайся. Лучше не быть в одной с ней команде, целее будешь. Но и против нее не играй, во избежание неприятностей. Но как же хочется ее увидеть! Это, как говорит Мотало, конфликт сознательного и бессознательного. Инстинктов и рассудка. Пока берут верх инстинкты.

Он машинально достал из кармана пачку сигарет. Щелкнула зажигалка. Только затянувшись пару раз, он вдруг понял, что курит. И что стоит посреди улицы, как памятник, и его с обеих сторон огибает равнодушная толпа. Хорошо, цветы к подножию не несут, но еще чуть-чуть и... Он досадой швырнул сигарету в урну и широко зашагал к своей машине.

«С инстинктами надо бороться», – подумал Андрей Котяев и достал из кармана мобильный телефон. Все было просто: он набрал номер Оли. И после трех длинных гудков услышал:

– Ну, ты свин!

– Солнышко, что случилось?

– Ну, ты, блин, даешь! Еще и спрашиваешь, свин!

– Оленька, ты здорова?

– Нет, блин! Больная сижу в больнице!

– Чем я тебя обидел?

– Андрей! Совсем память отшибло? Я тебя так ждала! – с обидой сказала она. И добавила: – Ну, е-мое!

И тут он вспомнил. Ну конечно! К матери-то заскочил, после того, как съездил в «командировку», а про любимую женщину забыл!

– Я думал, тебе и без меня весело, – соврал, не моргнув, глазом.

– Сначала было весело. А потом, блин, скучно.

– Почему?

– Потому что мужиков не было! Слушай, Котяев, кончай придуряться! У тебя точно есть баба!

– У меня есть работа. Извини, увлекся.

– Не свисти! Кому охота в дерьме копаться!

– Зайка, мне за это денежки платят.

– И это ты называешь деньги?! Ну, е-мое! Везет мне на дураков! Рожать, блин, не от кого!

Похоже, «Зайка» решила с ним расстаться. Раньше она себе этого не позволяла: называть его дураком и упрекать в том, что мало зарабатывает. Раньше ее все устраивало. Будучи дважды разведенным, он знал, что кризис семейной жизни с этого и начинается. Муж дурак, денег заработать не может. Оля и сама так говорила о бывшем, из чего он сделал вывод, что все женщины одинаковы. Кроме, похоже, Алины Вальман. И надо бы Зайку сейчас послать, но что делать с инстинктами? Сколько времени уйдет на поиски другой Зайки?

Поэтому он сдержался и ласково сказал:

– А я тебе подарочек приготовил.

– Какой? – мгновенно отреагировала она.

– А давай встретимся! У меня. Увидишь.

– Опять гора грязной посуды в раковине скопилась? – ехидно спросила Оля. – Котяев, свин, ты меня хочешь кинуть!

– Я хочу тебя любить.

– Посуду мыть не буду, – отрезала Оля.

– Нет никакой посуды, – заверил он. И соврал: – Мама была дома. Ну, так как? Сегодня, а?

– Ладно, – сдалась она после минутного колебания. Он с наслаждением слушал тишину в трубке. – Поверю тебе в последний раз.

– Во сколько ты освободишься?

– Ну, я не знаю...

– Давай в семь?

– Чего так поздно? Давай в пять!

– А как же работа? – слегка подколол он.

– Да чихала я на нее! Подружка прикроет. Забегу в парикмахерскую, сделаю маникюр-педикюр...

– В пять я тебя жду, – торопливо сказал он, чтобы не выслушивать весь прейскурант услуг. – И, пересилив себя, добавил: – Целую, любимая.

Она что-то прочирикала в ответ.

Глянув на часы, он понял, что времени мало. Надо хотя бы посуду помыть, а то получается, что Оленька в самую точку попала. Мысленно составил список дел: прибраться, сходить в магазин, купить Оле подарок. Поскольку сама она всегда дарила туалетную воду, в крайнем случае, одеколон, то это будут духи, однозначно.

* * *

Звонок раздался в половине шестого. Она стояла за дверью, благоухающая как роза. Ну просто цвела! В коротком платье с рукавами-фонариками, на плече сумочка из золотой соломки. Его взгляд уперся в золотые босоножки, все из тоненьких ремешков, пальчики на ногах крохотные, а на ногти словно розовые лепестки наклеены. И он дал волю инстинктам.

– Проходи!

В комнате, в хрустальной вазе стояли все те же розы. Она развалилась на диване, взяв в руки яркую коробку, которую он предварительно положил рядом с вазой.

– Это мне?

– Все тебе.

Она алым ногтем ковырнула упаковку. Вскоре из коробки были извлечены французские духи. Капризничать Оля не стала, чмокнула губами, изображая поцелуй, и тут же брызнула на себя из флакона. У нее была милая привычка тут же вскрывать подарки и намазывать на себя содержимое, если это намазывается, брызгать, если брызгается, и уж конечно, пить, если пьется. Точно так же она начала бы примерять и трусики, если бы он их подарил. Это нетерпение было поистине детским, и в ней самой было много от ребенка, но только не так, как в Эдике Мотало. Тот пугался своих догадок об окружающих его взрослых людях и замыкался в себе, Оля же пыталась вызвать на их лицах улыбку: ах, какое милое дитя! Она всегда была открыта для общения, ее любили, ее баловали. Тем не менее, никто не доверял ей своих секретов. Ребенок же! Все равно проболтается! Поэтому у нее были не подруги, а подружки.