Никаких сомнений у Блада не было. Ему приходилось сейчаслгать, ибо если бы он поступил так, как ему подсказывали ум и инстинкт, тополковник давно уж болтался бы на рее, и Блад считал бы это справедливымвозмездием.

Но мысль об Арабелле Бишоп заставила его сжалиться надпалачом, вынудила его выступить не только против своей совести, но и противестественной жажды мести его друзей-невольников. Только потому, что полковникбыл дядей Арабеллы, хотя сам Бишоп и не подозревал этого, к нему была проявленатакая снисходительность.

— Вам придётся немножко поплавать, — продолжалБлад. — До мыса не больше четверти мили, и, если в пути ничего непроизойдёт, вы легко туда доберётесь. К тому же у вас такая солиднаякомплекция, что вам нетрудно будет держаться на воде. Живей! Не медлите! Иначевы уйдёте с нами в дальнее плавание, и только дьяволу известно, что с вамиможет случиться завтра или послезавтра. Вас любят здесь не больше, чем вы этогозаслуживаете.

Полковник Бишоп овладел собой и встал. Беспощадный тиран,который никогда и ни в чём себя не сдерживал, сейчас вёл себя, как смирнаяовечка.

Питер Блад отдал распоряжение, и поперёк планшира[34] привязали длинную доску.

— Прошу вас, полковник, — сказал Блад, изящнымжестом руки указывая на доску.

Полковник со злобой взглянул на него, но тут же согнал слица это выражение. Он быстро снял башмаки, сбросил на палубу свой красивыйкамзол из светло-коричневой тафты и влез на доску.

Цепляясь руками за ванты[35], он с ужасомпосматривал вниз, где в двадцати пяти футах от него плескались зелёные волны.

— Ну, ещё один шаг, дорогой полковник, — произнёспозади него спокойный, насмешливый голос.

Продолжая цепляться за верёвки, Бишоп оглянулся и увиделфальшборт[36], над которым торчали загорелые лица. Ещё вчераони побледнели бы от страха, если бы он только слегка нахмурился, а сегоднязлорадно скалили зубы.

На мгновение бешенство вытеснило его страх и осторожность.Он громко, но бессвязно выругался, выпустил верёвки и пошёл по доске. Сделавтри шага, Бишоп потерял равновесие и, перевернувшись в воздухе, упал в зелёнуюбездну.

Когда он, жадно глотая воздух, вынырнул, «Синко Льягас» былуже в нескольких сотнях ярдов от него с подветренной стороны. Но до Бишопа ещёдоносились издевательские крики, которыми его напутствовали ссыльные повстанцы,и бессильная злоба вновь овладела плантатором.

Дон Диего де Эспиноса-и-Вальдес очнулся от сильной боли взатылке и мутным взглядом окинул каюту, залитую солнечным светом, струившимся вквадратные окна, выходившие на корму. Он застонал от боли, закрыл глаза и, лёжатак, попытался определиться во времени и в пространстве. Но дикая боль взатылке и сумбур в голове мешали ему мыслить связно.

Ощущение смутной тревоги заставило его вновь открыть глаза иосмотреться ещё раз.

Бесспорно, он лежал в большой каюте у себя на корабле «СинкоЛьягас», а если это так, то он не должен был ощущать чувство тревоги. И всё жеобрывки смутных воспоминаний упорно подсказывали ему, что не всё было так, какнужно.

Судя по положению солнца, сквозь квадратные окна заливавшегокаюту золотистым светом, сейчас должно было быть раннее утро, если, конечно,корабль шёл на запад. Затем ему пришла в голову другая мысль. Возможно, они шлина восток — тогда сейчас была уже вторая половина дня. То, что корабльдвигался, ему было ясно по слабой килевой качке судна. Но как случилось, что он,капитан, не имел понятия, шли они на восток или на запад, что он не знал, кудаже направлялся корабль?

Мысли его вернулись к вчерашним событиям, если онидействительно случились вчера. Он отчётливо представил своё успешное нападениена Барбадос. Все детали этой удачной экспедиции были свежи в его памяти вплотьдо самого возвращения на борт корабля. Здесь все его воспоминания внезапно инеобъяснимо обрывались.

Его уже начали терзать различные догадки, когда открыласьдверь и он с удивлением увидел, как в каюту вошёл его лучший камзол. Это был наредкость элегантный, отделанный серебряными позументами испанский костюм изчёрной тафты, сшитый около года назад в Кадиксе. Командир «Синко Льягас»настолько хорошо знал все его детали, что никак не мог ошибиться.

Камзол остановился, чтобы закрыть за собой дверь, инаправился к дивану, на котором лежал дон Диего. В камзоле оказался высокий,стройный джентльмен, примерно такого же роста, как и дон Диего, и почти с такойже фигурой. Заметив, что испанец с удивлением рассматривает его, джентльменускорил шаги и спросил по-испански:

— Как вы себя чувствуете?

Ошеломлённый дон Диего встретил взгляд синих глаз. Смуглоенасмешливое лицо джентльмена обрамляли чёрные локоны. Склонив голову, он ожидалответа; но испанец был слишком взволнован, чтобы ответить на такой простойвопрос.

Незнакомец прикоснулся рукой к затылку дона Диего. Испанецпоморщился и застонал.

— Больно? — спросил незнакомец, взяв дона Диего заруку повыше кисти большим и указательным пальцами.

Озадаченный испанец спросил:

— Вы доктор?

— Да, помимо всего прочего, — ответил смуглыйнезнакомец, продолжая щупать пульс своего пациента. — Пульс частый,ровный, — наконец объявил он, опуская руку. — Большого вреда вам непричинили.

Дон Диего с трудом поднялся и сел на диван, обитый краснымплюшем.

— Кто вы такой, чёрт побери? — спросил он. —И какого дьявола вы залезли в мой костюм и на мой корабль?

Прямые чёрные брови незнакомца приподнялись, а губы тронулалёгкая усмешка:

— Боюсь, что вы всё ещё бредите. Это не ваш корабль, амой. И костюм этот также принадлежит мне.

— Ваш корабль? — ошеломлённо переспросил испанец иещё более ошеломлённо добавил: — Ваш костюм? Но… тогда… — Ничего непонимая, он огляделся вокруг, затем ещё раз внимательно осмотрел каюту,останавливаясь на каждом знакомом предмете. — Может быть, я сошёл сума? — наконец спросил он. — Но ведь этот корабль, вне всякогосомнения, «Синко Льягас»?