— Но ведь ты же хозяин дома, — едва слышным шепотом возразила Энн.

— А Каролина — моя старшая сестра. Это и ее дом, она здесь выросла, провела почти всю свою сознательную жизнь. И, между прочим, вырастила меня, если ты забыла. Она не гостья в этом доме, а тоже хозяйка, и мы обязаны относиться к ней с уважением.

— Но давай хотя бы исключим Стива! Он ведь уже поужинал и вовсю зевает! Вот что, — поспешно продолжала Энн, заметив, что Рубен колеблется, — давай я уложу Стивена, вы пока поужинаете, а я присоединюсь к вам за десертом.

— Нет, — твердо ответил Рубен. — Согласен — Стивену нечего делать в гостиной так поздно. Но укладывать его будет Долорес, а ты пойдешь в столовую со мной. Кстати, нам тоже пора спускаться — мы уже опаздываем. Ты же знаешь, как Каролина строга в том, что касается приличий, не стоит давать ей повод придираться к тебе.

Они медленно вошли в гостиную. Там уже сидели в креслах с бокалами в руках Каролина и Марсело, который поднялся при их появлении. Рубен, подойдя к Каролине, тепло поцеловал сестру в щеку. От предложенного аперитива они с Энн отказались. Возникла неловкая пауза. Наконец Рубен слегка подтолкнул Энн локтем, и та спохватилась: именно ей как жене хозяина положено пригласить всех к столу. Запинаясь, она неловко пробормотала приличествующие случаю слова.

Каролина поднялась с кресла. На ней было простое, строгого покроя черное платье, единственным украшением служила нитка жемчуга. Волосы были уложены короной. В них мерцали серебряные пряди, но это ее нисколько не старило. Величественная осанка, гордо посаженная голова на точеной шее — перед ними стояла истинная наследница древнего аристократического рода. Энн сразу почувствовала себя рядом с ней простушкой, а собственное платье показалось ей аляповатым.

Господи, подумала она, тысячи женщин идут Бог знает на какие ухищрения, чтобы вот так контрастно выкрасить волосы, изнуряют себя шейпингом, чтобы выправить осанку. Этой же все дано от природы! Ну что ей не живется? При таких красоте, уме и богатстве наслаждалась бы тем, что у нее есть. Так нет же, ей обязательно надо отравлять жизнь другим!

Войдя в столовую, Энн, поглощенная своими мыслями, машинально направилась к стулу справа от Рубена, но ее остановил мягкий голос Каролины.

— Энн, дорогая, ты, похоже, совсем забыла правила этикета. Тебе как хозяйке дома следует сесть напротив мужа. Нет, положительно она неисправима, — обратилась Каролина к собравшимся и засмеялась снисходительным бархатным смехом. Рубен и Марсело присоединились к ней.

Энн была готова провалиться сквозь землю. Она побрела к своему месту, кляня на чем свет стоит зловредную золовку, которая снова одной фразой выставила ее на посмешище. Каролина всегда очень тонко умела дать Энн понять, что она человек не их круга. Поначалу та не понимала, что на самом деле происходит, и была даже благодарна за то, что к ее промахам относятся столь снисходительно. Но теперь! Она достаточно повзрослела и не позволит, чтобы с ней обращались, как с глупой девчонкой.

Глядя на смеющихся Рубена и Каролину, Энн твердо пообещала себе: сегодня ее унижают здесь в последний раз.

Ужин был завершен, подали десерт и кофе. Энн все это время просидела, безучастно слушая чужие разговоры. Каролина рассказывала о своей жизни на Ривьере, затем все стали оживленно делиться впечатлениями от своих поездок по Европе. Энн в беседе участия не принимала, она чувствовала себя одинокой и совершенно чужой. Все эти названия были для нее лишь географическими понятиями, ведь в Европе она не бывала. А уж когда собеседники небрежно переходили на французский язык, она и вовсе злилась. Твердят о приличиях, а сами говорят на иностранном языке в присутствии человека, который им не владеет!

Наконец Рубен расцеловался с сестрой и пожелал ей спокойной ночи. Энн, изо всех сил стараясь сохранить любезное выражение лица, попрощалась с золовкой и невольно содрогнулась, почувствовав на своей щеке холодное прикосновение ее губ. Марсело удалился раньше — откуда-то пришел важный факс. Вся кипя от негодования, Энн последовала за Рубеном в его спальню и там дала волю гневу.

— Что ж, твоя сестра может радоваться тому, как ты со мной обращаешься!

— О чем это ты? — удивился Рубен, снимая пиджак и небрежно бросая его в кресло.

— О том, как ты выставил меня дурой! Я весь вечер просидела, хлопая глазами…

— Минуточку, моя дорогая! Ты опять со мной пикируешься, а ведь обещала, что изменишься, что будешь подчиняться. Сегодняшний ужин был проверкой, я хотел посмотреть, как ты будешь вести себя с моей сестрой.

— Ну и как, я прошла испытание?

— Прошла, и весьма пристойно.

— В следующий раз предупреждай меня о своих намерениях. А то вдруг я ненароком не оправдаю ожиданий своего хозяина.

— Зачем же мне тебя предупреждать? Чтобы ты разыграла комедию, изображая покорность? Нет, мне надо, чтобы все было по-настоящему. Мне нужна твоя полная капитуляция.

Энн сердито пожала плечами.

— Я отдала тебе свое тело, обещала снова пройти через брачную церемонию. Какие доказательства покорности тебе еще необходимы?

— Но ты же все равно злишься.

— Естественно, злюсь! Меня бесит, что ты посадил меня во главе стола, как какую-нибудь бессловесную куклу!

Лицо Рубена сохраняло невозмутимое выражение, но в глазах на мгновение появился лукавый блеск.

— Что ты имеешь против того, чтобы сидеть во главе стола, раз ты хозяйка дома? Можно подумать, тебя обижают мои знаки внимания.

— Скорее, знаки невнимания! — возмутилась Энн. — Я ведь даже не принимала участия в беседе. Вы будто нарочно выбирали темы, на которые я не могла говорить. И ты ни разу не взглянул на меня!

Рубен внезапно схватил ее за запястье и, перевернув руку, поцеловал в ладонь.

— Зато я оказываю тебе внимание сейчас.

— Сейчас оно мне не нужно!

На щеке Рубена слегка дрогнул мускул.

— Странно, моя дорогая, а вот у меня складывается совсем другое впечатление. Ты так восхитительно раскраснелась и так учащенно дышишь. И губки у тебя так прелестно приоткрылись. Вид у тебя, скажем так, весьма возбужденный.

Возбужденный — это было мягко сказано. Энн прямо-таки разрывалась между злостью и желанием. Одного прикосновения его губ к ее коже было достаточно, чтобы кровь взыграла в жилах и по телу разлилась волна наслаждения. Как всегда, прикосновения Рубена обезоруживали ее, тело наливалось сладкой болью, а мозги отказывали напрочь.

Медленно подняв голову, Энн встретила взгляд Рубена. Его дымчато-серые глаза сияли мягким светом, но в глубине их, за этой обманчивой мягкостью, угадывалось пламя страсти, готовое вот-вот разгореться. Энн закусила губу. Он научил ее ощущать свое тело, помог познать физическую любовь и в то же время сделал ее тело игрушкой в своих руках. Она ощутила, как кровь прилила к щекам, и смущенно отвернулась. А он снова поцеловал руку и переплел ее пальцы со своими.