Но не случилось ни девочки, ни мальчика, и со временем Салихат с этим смирилась. Со всем человек смиряется, такое уж он существо.

Муж ездил к своему сыну два раза в месяц. Возил подарки и вещи – все выбирала Салихат. Курточка к весне, сапоги. Рубашки к школе, ботинки. Джинсы и кроссовки, пусть парень порадуется. Рассматривала фотографии мальчика – на мужа похож он был мало, явно мамашин сын. Светлоглазый и светловолосый, только рот от мужа и ямочка на подбородке. Красивый парень, ничего не скажешь. Видно, и мать красивая.

Просила Камала привезти мальчика на каникулы. Он хмурился:

– Нет, Салихат, спасибо тебе. Не отпустит его мать, сколько раз я просил. Не знаю, чего боится. Тебя, что ли? Не знает, какая ты, по себе судит.

И все, разговор был окончен.

И с этим Салихат смирилась. Как и со всем остальным. Но голубоглазого мальчика она давно любила. И часто думала о нем: как он и что. Дура, конечно. Кто он ей, этот чужой ребенок? Нет, не чужой, он – сын ее мужа, а значит, свой, родной. И ее в том числе – ну хоть немножко.

Время текло и медленно, и быстро. Дни пролетали мгновенно, незаметно. В домашних хлопотах и заботах. А иногда Салихат казалось, что время тянется невыносимо долго, течет медленно, неспешно, как густой мед стекает по ложке.

Салихат видела, что стареет: под глазами и в углах рта собираются морщины, кожа становится тоньше, в волосах уже появились седые волосы. А из глаз навсегда исчезло ожидание. Ничего уже в жизни не будет. Ничего. Так и доживем, доползем до старости – я да он. И никогда в нашем доме не будет звонкого смеха, детских радостных голосов, разбросанных вещей и игрушек. И счастливых и шумных хлопот тоже не будет. Никогда.

Но жили они по-прежнему хорошо, мирно, никогда не ругались. Нет, бывало, конечно, Салихат обижалась или сердилась. Но виду старалась не подавать – зачем? Обиды ее пройдут, а муж расстроится, будет переживать. В доме их всегда было тихо – слышно, как муха жужжит за стеклом. А еще чисто было и вкусно – всегда и обед, и пироги, и запасы на зиму. Зайдешь в погреб – впору любоваться: баночка к баночке, овощ к овощу, все как на картинке. Такая красота, сразу видно хозяйку. По осени, как и все, делали запасы, заготовки – так принято, так у всех. Не считая нерадивой и бестолковой Розы. Закручивали соленья, огурцы и помидоры, мариновали чеснок. Варили в саду варенье – на костерке, в медных тазах, как полагается, как делали их бабки и матери. По всему селу разносился сумасшедший сладкий запах кизила, айвы, вишни, сливы и груши. На крышах, на разложенных простынях, сушили фрукты и ягоды – груши, абрикосы, персики, яблоки. Осы слетались со всех окрестностей и растерянно, заполошенно метались в воздухе, сталкиваясь друг с другом, как маленькие истребители. В какой сад залететь, где лучше полакомиться? Осам ставили «угощение» – мисочки со снятыми пенками от варенья. Осы набрасывались на коварное угощение, начинали тонуть, но отчаянно боролись за жизнь, карабкаясь по стенкам чашек и блюдец. Но на них, если честно, никто внимания не обращал, к ним все привыкли. Осенью жадные осы – часть пейзажа и часть жизни.

Аккуратно расставляя банки и баночки на полки в погребе и кладовой, Салихат принималась тихо плакать: кому? Кому все эти вкусности, кто их съест? Им с мужем хватило бы и четверти этих запасов. Понятное дело, у кого большая семья. Дети, родня. А у них?

Потом сообразила отправить гостинцы мальчику, пасынку! «И где раньше была моя голова», – сокрушалась она. Собрала целый баул – помидоры, огурцы, икра из баклажанов, варенье персиковое, айвовое, алычовое. Туда же положила сушеный кизил и вишню – вкуснейшие лакомства. Испекла и натух – ах, как он у нее получился!

Муж внимательно посмотрел на Салихат, потом оглядел баул:

– Спасибо, милая.

Но почему-то погрустнел. Почему – Салихат не поняла.

Со свидания с сыном Камал вернулся расстроенный, хмурый. Салихат ни о чем не спрашивала. Захочет – расскажет сам, что лезть к человеку в душу, когда она, душа, и так неспокойна. А за ужином муж, не поднимая на нее глаз, сказал:

– Ты, родная, не собирай больше, ладно? Не надо. Не взяла она. Не взяла, – повторил он. – Я соседке отдал, старушке. Она за мальчиком присматривает, когда он после школы домой возвращается.

Ошарашенная, Салихат горько усмехнулась:

– Боится, что отравлю?

Муж промолчал – дескать, что с нее взять? Думает, что все такие же, как она. Других не знает.

Больше Салихат гостинцев не собирала.

Так неспешно и текла их спокойная и размеренная, дружная и немного печальная жизнь. Без особенных событий, без громких новостей, в тишине и покое.

А может, это и хорошо?

Мальчик – а Салихат называла его именно так, почему-то избегая имени, – окончил школу и тут же женился. Куда торопился? Совсем пацан, вот дурачок. На свадьбу они с мужем подарили молодым деньги – приличную сумму, из тех, что собирали на черный день, на старость, «на мало ли что». Времена настали неспокойные.

Салихат долго разглядывала свадебные фотографии – красивый сын у ее мужа! Загляденье, а не парень! Высокий, стройный, кудрявый. А девочка, невеста, ей не понравилась – обычная, таких сотни. Невзрачная какая-то. Хоть и накрашена сильно, даже чересчур – нехорошо. Но вслух ничего не сказала: не ее дело и не ее сноха.

Пыталась разглядеть на фотографии первую жену Камала, свою предшественницу. Ее схожесть с мальчиком была явной – да, скорее всего, это она, Катерина. Женщина была высокой, даже крупной, видимо, располневшей с годами, но все еще яркой, пышногрудой, манкой. «Красивая, – подумала Салихат. – Красивая, а лицо недоброе. Тревожное такое лицо, беспокойное. Кажется, нет у этой женщины покоя в душе. И счастья нет. Впрочем, у кого есть покой и счастье?»

Нет, она, Салихат, бога не гневила. Понимала, как ей повезло – так мало кому везет. Золотой у нее Камал, лучше нет. А что про счастье и про покой… Так, наверное, это вообще не про людей – ни у кого нет покоя и абсолютного счастья. У всех свои печали и беды.

Когда пасынка забрали в армию, Салихат собирала посылки – консервы, у татар покупала сухую конскую колбасу. Ну и сладости разные, печенье, конфеты. Посылали и деньги – последние вынули из загашника. И ни разу она не пожалела, ни разу! Что жалеть? Деньги? Подумаешь! Людей надо жалеть, а не тряпье и не деньги. Пасынок отслужил и вернулся домой. И через год у него родился ребенок. Внук ее мужа. Вот это была настоящая радость!

Салихат помчалась в универмаг. Набрала всего – распашонок, ползунков, бутылочек и сосок, теплый конверт и курточку на вырост. Вернулась домой, разложила все на кровати и перебирала до вечера, до прихода мужа с работы – все любовалась, не могла выпустить из рук. Ах, как хороши были эти вещички! Вспомнила, как раньше доставали мальчику вещи. Стояли в очередях, кланялись толстой Лейле. Радовались и грубым коричневым колготкам в рубчик, коленки у которых отвисали на второй день, и тусклым фланелевым рубашкам, и сатиновым трусам, и стариковским сандалиям. Время было такое, что поделать.