кристаллом, который постепенно создается из всего раствора народной жизни, символическое искусство, в гранях которого отражается действительность всей жизни, в которой народ узнает себя существенным путем.

<…> Идти нужно теми путями, какими шли греки. Они что делали? Что такое их мифическая трагедия? Они брали сюжет, который всем известен и насыщен колоссальным зарядом мысли и страсти. Это было лучшее культурное содержание, которое нужно было взять у самого народа, сосредоточить его художественно и вновь передать это в организованном виде творцу-народу, огромное содержание сосредоточить в один небольшой спектакль, в единое действо; но выбрать для этого вполне реальный факт было невозможно, и надо было поэтому пойти к мифу, то есть к такому действу, которого непосредственные события не сами по себе значат, а по вкладываемому в них широкому, общему смыслу. Мы не знаем сейчас, насколько музыка и хореография помогали Эсхилу и Аристофану. Но мы знаем, что мы сейчас можем в этом отношении сделать. И всякому должно быть ясно, какое хоровое действо можно бы создать с нашим балетом, исключительным по своей четкости, по своей культурной выработке, с нашими прекрасными певцами и т. д., до какой силы впечатления можно довести сценическое воплощение того, что нас всех интересует. И совершенно ясно, что мы нашу мировую борьбу труда и капитала, угнетенных против угнетателей, света против тьмы, счастья и порядка против хаоса можем найти отраженной и в старых мифах, и новые можем создать и насытить их современностью так, что они станут воздействующей силой даже на фоне наших грозных десятилетий. Они не будут наполняться мелкими чертами быта или характера, а будут над ними царить, создавая синтетический образ. Праздник по поводу какого-либо события нашего, хотя бы ежегодного Октября или Мая, хотелось бы претворить в произведение искусства, которое схватило бы за сердце торжественностью этого момента, грозностью этого момента, радостью, заставило бы проникнуть эти чувства в самые недра сердца. Если бы наше общество действительно было культурно, – должны были бы сейчас найтись поэты, музыканты, художники, которые перекладывают настроения таких моментов в золотые художественные образы и дают их народу. Во время Великой французской революции были всякие церемониалы. И мы будем создавать такие церемониалы, скажем, для нашего шествия через Красную площадь при наших больших ежегодных праздниках. Но нигде с такой полнотой художественного воплощения, такой властностью такие постановки не могут быть выполнены, как в нашем Большом театре. В нем; заседают наши Советы, и Большой театр должен был бы стать художественным органом народа. Конечно, утопично думать, что мы сейчас могли бы найти столь близких революции и столь гениальных поэтов, художников, музыкантов и т. д., которые могли бы такие вещи создать нам для наших праздников. Например, французская революция, которая гордилась таким именем, как художник Давид, и таким поэтом, как Шенье, могла создавать спектакли по заказу. Но это не были вечные произведения искусства. Французская революция жила сравнительно мало, а мы представляем собою революцию, обеспеченную более прочно, с гораздо большим идейным содержанием и размахом. Мы тоже, быть может, должны будем начать с такого рода эскизов, для таких случаев созданных больших спектаклей, но мы думаем, что, будучи выразителями глубочайшего духа, они станут постепенно произведениями высочайшего искусства. Вот такого рода обновленную оперу, ораторию, такие народные действа на сцене оперного театра имел я всегда в виду, когда я сохранял эту большую сцену. Не далее как сегодня был у меня музыкант Ковалев, который рассказал мне сценарий и сыграл некоторые места из оратории, неудачно названной «Мистериальным действом». Такое название может поселить разные недоразумения. Идет речь о мифе, о смерти солнца вечером и о воскресении его утром, превращаемом в вечную повесть гибели лучших надежд, порывов к свободе и их неминуемого возрождения даже после временного периода реакции. Насколько я мог сегодня заключить – это хорошо. И я буду поддерживать эту попытку. Это показывает, что у нас кое-что начинает продвигаться в этом отношении…

1923/24 г.

II

<…> Оперный и балетный театр по своей внутренней сути есть наиболее пролетарский театр и нужный для пролетарской публики. Если вы представите себе, что нам нужно собрать громадные массы и что нам нужен монументальный спектакль, выражающий тот гигантский исторический размах, который жизнь получила сейчас, нужен спектакль высокого праздничного характера, который был бы самым ярким – к 1 Мая, к Октябрю или по поводу внезапно нахлынувших событий, – вы поймете, что такой спектакль, в котором участвуют блестящие декорации, музыка, танцы, является именно праздничным спектаклем. Нельзя думать, что пролетариат будет относиться к театру [только] как к умной книжке, где в живых лицах представлены определенные положения, что дает драматический спектакль. Ему нужен блестящий подъем, [который могут дать] музыка, аллегория, символическое выражение его внутренних переживаний. Возьмите 1 Мая. В Ленинграде 1 Мая прошло, очевидно, более ярко, чем у нас в Москве, как видно по разным кинематографическим картинам. Возьмите все эти [карнавальные] колесницы – продукт декоративного творчества пролетариата, в котором изливается желание в образе запечатлеть то, чем живет пролетарское сердце, – оно все идет в карикатуры и символы и не может иначе. Больших, широких обобщений нельзя сделать в бытовом порядке: надо их сделать в [жанре] острого фарса или героического, полного пафоса зрелища, а также зрелища просят музыки и танца. Массовый танец есть высшее выражение человеческой радости и торжества, ритм, гармония и т. п. От этого никуда не уйдешь, что оперно-балетный спектакль, насыщенная большим содержанием феерия есть то, что нас потрясает и что масса всегда будет требовать, и на самых высоких ступенях будет этого требовать. Римские массы кричали «хлеба и зрелищ» – это именно потому, что жизнь скучна, если глаз не насыщен время от времени светом, ухо не насыщено музыкой и не видно блестящего подъема жизни. Но нужно, чтобы блестящий подъем жизни, который дает оперно-балетный театр, дает это с несравненной красотой, чтобы он был наш, чтобы это не было пустое мелькание звуков и красок, которое не дает ничего сердцу пролетария. Языком музыки и хореографии можно говорить потрясающие вещи, но нужна новая драматургия, и нужно иное использование оперно-балетного театра, и надо к этому переходить. Я убедился на одном собрании, и это было партийное собрание, что нам нужно оперно-балетный театр во что бы то ни стало сохранить, ибо можно ручаться, что через небольшое количество лет мы здесь найдем самый захватывающий социалистический спектакль. Сейчас мы бессильны что-либо сделать, а, может быть, и нет, – надо пробовать, надо устраивать соответственно задуманные конкурсы на широко задуманные оперы и пантомимы праздничного, повышенного характера с выражением