Знаю, кто этим заинтересуется, конечно леди Паркер Длинный Нос. Сделала реверанс и убежала, будто по поручению. Она как раз выходила из своей комнаты. Увидела меня, схватила за руку, втащила в дверь.

— Клянусь чем угодно — он ее не взял! — выпалила я без предисловий.

А вот и леди Рочфорд. Что мне в ней нравится — понимает с полуслова. Ничего не надо разжевывать.

— На простынях ни складочки, ни пятнышка.

— Их не успели поменять?

— Нет. Я вошла сразу же за служанками.

Она порылась в шкафу и протянула мне соверен.

— Умница. Мы с тобой всегда все должны узнавать первыми.

С удовольствием думаю о новых лентах, которые так украсят мое платье. А может, и на перчатки останется.

— Только никому не говори.

— Почему?

— Знание — это большая сила. Если ты знаешь то, о чем другие не подозревают, у тебя есть тайна. А если ты знаешь то же, что и все остальные, чем ты лучше других?

— Можно хотя бы Анне Бассет сказать?

— Я дам знать, когда будет можно. Вероятно, завтра. Возвращайся к королеве, я буду через минуту.

Выходя, заметила — она что-то пишет. Наверно, дядюшке — сообщить, что между королем и его женой в первую брачную ночь ничего не произошло. Надеюсь, не забудет упомянуть — это я первой заметила, а вовсе не она. За одним совереном может последовать и другой. Начинаю понимать, что имел в виду дядя. Хорошее место — хороший доход. Всего пару дней на королевской службе, и уже два богатых подарка. Дайте мне месяц, и я сделаю состояние.

Дворец Уайтхолл, январь 1540 года

Мы переехали во дворец в Уайтхолле, здесь свадьбу отпразднуют долгой чередой турниров. Потом гости отправятся обратно в Клеве, а мы примемся обживаться на новом месте с новой королевой Анной. Она никогда раньше не видела турниров такого размаха и пришла в восторг, даже хорошенькой стала.

— Леди Джейн, где мне сидеть? — настойчиво переспрашивала она перед первым турниром. — И как? Как?

— Вам сидеть вот тут. — Я улыбнулась ее порозовевшему личику и показала на королевскую ложу: — Рыцари выйдут на арену, герольды выкликнут их имена. Может, еще расскажут какую историю или продекламируют подходящую к случаю поэму. Потом рыцари сойдутся в поединке — либо верхом на лошадях здесь, на ристалище, либо в единоборстве на мечах вот тут. — Я уже не знала, как ей объяснить поточнее.

Никак не могу угадать, что она понимает, а что нет, она быстро схватывает новый язык.

— Грандиознее турнира давно не устраивали. Продлится целую неделю. Каждый день — праздник. Каждое утро — мы в новых, красивых костюмах. Весь Лондон съедется посмотреть на поединки и представления. Конечно, придворные будут сидеть в первых рядах, за ними мелкое дворянство и знатные лондонские горожане, а дальше толпы простолюдинов. Будет празднество на всю страну.

— А мне сидеть здесь? — Она указала на трон.

Я смотрю, как она усаживается. Конечно, для меня королевская ложа полна призраков. Теперь это ее место, но до того здесь сидела королева Джейн, а еще раньше — другая королева Анна. А когда я была совсем молоденькой, еще до замужества, юной девчонкой с головой, забитой честолюбивой чепухой, полной надежд и любовного трепета, мне довелось прислуживать королеве Екатерине, которая усаживалась в то же самое кресло, под тем же самым балдахином. Король приказал расшить его золотом, вышить буквы «Е» и «Г» — Екатерина и Генрих, а сам выходил на ристалище под девизом «Рыцарь Верное Сердце».

— Эти новые, да? — спросила она, указывая на занавеси балдахина, красиво собранные в фестоны.

— Нет. — Тени прошлого вынуждают меня говорить правду. — Совсем не новые. Сами посмотрите.

Вывернула материю наизнанку, показала старые инициалы. Мастерицы спороли золотое шитье с лицевой стороны ткани, но оставили его следы на изнанке. Можно без труда разглядеть буквы «Е» и «Г», вышитые «любовным узлом», в котором разноцветные нити туго переплетаются друг с другом. А поверх споротой старой вышивки, рядом с каждым «Г», стежки поновее, буквой «А». Увидеть снова ее инициалы, словно духов вызвать. Эти самые занавеси укрывали Анну от солнца на турнире в тот самый жаркий майский день. Мы все уже знали, что король влюблен в Джейн Сеймур, но никто не догадывался, чем кончится дело.

Я помню, как Анна наклонилась вперед и бросила платок одному из сражавшихся, а сама скосила глаза — поглядеть на короля, не ревнует ли. Помню его холодные глаза, помню, как она побледнела и снова откинулась в кресле. В тот момент в кармане у короля уже лежал приказ о взятии ее под стражу, но он ничего не сказал. Анна смеялась и болтала, раздавала почетные призы. Улыбалась королю и флиртовала, понятия не имея, что он решил отправить ее на смерть. Как он мог так поступить? Как он мог? Сидеть рядом с ней, пока его новая возлюбленная стоит, улыбаясь, позади их кресел, зная, что Анна скоро — очень скоро — умрет. Она умрет, и мой муж вместе с ней, умрет за нее, умрет за любовь к ней. Боже, прости мне мою ревность. Боже, прости ей ее грехи.

Вот оно — ее кресло, ее инициалы темнеют на изнанке бархата. Я содрогаюсь, словно чьи-то холодные пальцы коснулись шеи. Если в каком месте и обитает ее неспокойный дух, так это здесь. Сколько раз эту материю покрывали вышивкой, потом вышивку спарывали, потом снова вышивали инициалы следующей из трех обреченных красавиц. Придется ли королевским вышивальщицам через пару лет снова выпарывать еще одно «А»? Поселится ли в королевской ложе еще одно привидение? Будет ли после этой, новой, Анны еще одна королева?

— Что это? — спросила меня новенькая, которая ничегошеньки не знает.

— «Е» — Екатерина Арагонская, «А» — Анна Болейн, «Д» — Джейн Сеймур, — указываю на аккуратные стежки. Перевернула материю лицевой стороной, там, на бархатной поверхности, гордо сияет ее имя. — Снова «А» — Анна Клевская.

Она смотрит на меня со странным выражением лица, и в первый раз мне приходит в голову: может, я ее недооцениваю? Может, она совсем не такая дурочка? Может, за честным личиком скрывается кое-какой ум? Из-за того что она не говорит на моем языке, я отношусь к ней как к младенцу, думаю, у нее и мозги младенческие. Но она не боится старых привидений, они меня преследуют, не ее.

— Раньше королевы, — пожимает плечами. — Теперь Анна Клевская.

Либо она храбрее храбрых, либо глупее глупых.

— Вы не боитесь? — спрашиваю тихонько.

Она поняла меня, знаю, она все поняла. Вижу, как застыло ее лицо, вижу внимательный наклон головы. Она смотрит мне прямо в глаза.

— Бояться нечего, — звучит твердый ответ. — Никогда не боюсь.

Мой первый порыв — ее предупредить. Не одна она такая храбрая. И до нее в этом кресле с короной на голове сиживали те, что потом потеряли все, и не только титул, но и жизнь. Екатерина Арагонская, по правде сказать, была храбрее самого смелого рыцаря-крестоносца. Анна Болейн обладала хладнокровием истинной шлюхи. Но король оказался сильнее их обеих.