Тишина. Мёртвая. Замогильная. Как в склепе. Я лишь слышу, как нещадный дождь барабанит по окнам и подоконнику. В квартире пусто. Полумрак. На кухне стоит кастрюлька с супом. Он скис. Значит Кати не было больше суток… Это правда.

Я мечусь как птица в клетке, не знаю, что мне делать. Врываюсь в комнату сестры, вижу её домашнее платье, которое одиноко висит на стуле. Трогаю его кончиками пальцев. По щекам капают горькие слеза. А там в углу стоят её тапочки с розовым пушком.

Почему же мне так больно, так тревожно внутри? Как будто… как будто ты уже навсегда потерял этого человека? И никогда его не увидишь. Такие ощущения ползут в душе, как пауки, вонзаясь в ее недра своими противными острыми лапками. Я машу головой, растираю потекшую тушь на лице холодными ладонями, бегу в коридор, оттуда – на лестничную клетку. Жму на звонок, со всей силы колочу кулаками в квартиру соседки. Дверь со скрипом распахивается. В проёме мелькает взволнованное лицо пенсионерки Марии Валентиновны.

– Ой, Алиночка, что стряслось? – испуганно кряхтит женщина.

Я задыхаюсь. Горло будто обмотали стальными цепями.

– Катя! Вы не видели Катю?

– Ох, не видела. Я вчера так до неё и не достучалась… – баба Маша обреченно качает головой. – В полицию надо звонить. Господи, беда-то какая!

Она права, у меня нет выбора. Я уже и так обзвонила всех её подруг, никто о ней ничего не знает. Кристина, её лучшая подруга детства, говорит, что она дома была позавчера, сказала, что много работы, поэтому они не строили никаких планов, чтобы вместе проветриться.

В её комнате так и стоит одинокий мольберт с начерченным на нём наброском. Я провожу по нему пальцами, всматриваюсь в силуэт – это девушка, и узнаю в нём себя. Мой портрет. Она хотела нарисовать меня. Заготовка на конкурс, она мне все уши о нем прожужжала. Не знала, что нарисовать, в итоге – выбрала меня. Я стала её музой. А потом Катю будто что-то отвлекло. Я ещё раз внимательно осмотрела квартиру и поняла, что из всех вещей сестры исчезла её куртка и балетки, после чего я схватила мобильный в руки и набрала номер экстренной службы.

– Здравствуйте! Я сестру свою потеряла… – еле-еле шевелю языком. Мне кажется, будто я сейчас свалюсь мертвым мешком на пол и больше никогда не открою глаза. Диспетчер принимает у меня необходимую информацию, просит повисеть на линии. Я жду пять минут, десять. Наконец-то слышу ответ:

– Да девушка, мы, кажется, нашли вашу сестру… Под описание вроде бы подходит. Вы бы могли прислать нам её фотографию? И скан-копию паспортных данных?

– М-минутку…

Мои пальцы трясутся, я кое-как исполняю их пожелание – отправляю фотографии на указанный e-mail адрес. Жду. Через пятнадцать минут мне перезванивают:

– А вы бы могли прямо сейчас приехать в городскую больницу номер 7, по адресу улица Щербака 21/а?

– Ох, боже… Что стряслось?

– В общем тут такое дело. Ваша сестра, Екатерина Полякова, возможно в больнице. Авария.

Телефон выскальзывает из моих рук. Я падаю на кровать. Открываю рот и часто-часто дышу, совсем задыхаюсь. Затем пытаюсь подобрать мобильный с пола, сжимая волю в кулак, и кричу диспетчеру:

– Мама дорогая! Что вы такое говорите? Нет! Нет! Нет! Не может этого быть! Вы ведь ошиблись? Спутали её с кем-то? Да? Ведь так? Скажите, что это так!

Нет. Это не может быть реальностью… Я просто сплю. Как упала в обморок с момента похищения Серёжи, так и до сих пор не могу очнуться.

– Думаю, вам лучше приехать на место и проверить всё самостоятельно. Конечно, лучше будет для вас, если мы ошиблись. Пациентка поступила в реанимацию в крайне тяжелом состоянии.

* * *

Я боюсь сделать шаг. Вот она, та самая дверь с крупными, пожелтевшими буквами над ней «Реанимация». Меня пустили, я уговорила врачей, иначе бы просто сошла с ума, если бы они не разрешили мне увидеть мою малышку. Я должна была опознать её личность. У Кати, кроме меня, больше никого нет.

Надев на себя стерильный халат и шапочку, сделав несколько быстрых и глубоких вдохов, я переступаю порог отделения. У нужной палаты меня уже ждет врач – немолодой, низенького роста мужчина. Он что-то начинает мне усердно рассказывать, а я заглядываю через его плечо и будто получаю удар. В грудь. Корявым, ржавым ножом. Сквозь приоткрытую дверь я вижу обездвиженную девичью фигурку.

– Её доставили к нам позавчера… Пострадавшую сбила машина. Свидетелей нет, а преступник скрылся с места преступления.

Слова врача звучат так отдалённо, будто в далеком космосе. На негнущихся ногах я вхожу в палату. Нет, я не иду, а парю, как призрак, рассекая пространство, и оказываюсь напротив кровати, сплошь обставленной оборудованием.

– У девушки не оказалось с собой ни единого документа, удостоверяющего её личность. Хорошо, что вы нашлись. Вы ведь единственная родственница?

Я киваю, сжимаю холодную и бледную руку сестры, мажу по ней взглядом, чувствуя отвратительную горечь во рту, когда вижу в кого она превратилась. Вся в ссадинах, синяках, бинтах. Мразь! Какая же бездушная мразь с ней это сделала?!

– Следователи выдвинули такую версию – пациентку могли просто ограбить. У неё не нашлось даже мобильного телефона. Так бы мы с вами быстро связались. Сбили, обобрали до нитки и исчезли.

Я молчу. Я просто сдохнуть хочу. Рядом лечь. Рядом с моей малышкой. И забрать у нее всю её боль. Лучше бы я оказалась на её месте. Боже, за что? Судьба? Злая, беспощадная сука! Что же ты с нами делаешь?!

В конце концов доктор выносит заключительный вердикт. И его слова… ломают меня окончательно:

– Ваша сестра в коме. Прогнозы неутешительные… – врач опускает голову в пол, сутулится, своим видом и низким, опечаленным голосом выражает мне сочувствие. – Мы делаем всё, что можем. Но бюджет больницы не предусматривает такого оборудования и препаратов, чтобы вытащить вашу сестру из коматозного состояния как можно скорей.

– Есть шанс? Ну хоть крошечный шансик? – с надеждой, сквозь пелену жгучих слёз я смотрю на мужчину в белом халате.

– Да. Но не в нашей больнице. Вы можете перевести её в частную обсервацию. Может быть, там вам помогут. Были случаи. Даже ещё более тяжелые, когда пациентов вытаскивали с того света. Крепитесь. И молитесь. Удачи вам.

Он уходит. Я раскачиваюсь в пространстве, будто маятник, теряя опору, смотрю на практически бездыханный силуэт сестры, а потом чувствую, как по пищеводу поднимается сильный,