Ах, напрасно пришли мы, на земле проросли мы напрасно». «Возвеселимся, други!         Обнявшись, возликуем! Вот по земле мы с вами идем вечноцветущей, и нет конца цветущим песням нашим: они всегда струятся в жилище жизнедателя». «На недолгое время ты, земля, нам даешься. В отнимающий жизни тайный край          мы уходим. Разве там по-другому? Есть ли радость в том мире?          Существует ли дружба? Или нам на земле лишь          суждено знать друг друга?» «Я песнь услышал и слышу снова, Цветов гирлянду сплетает флейтой         Айокуан знатный. А отвечает, а отвечает,         в цветах скрываясь, Киауацин,[97] правивший Айапанко». «Где обитаешь, бог-жизнедатель? Певец, все время тебя ищу я и, сам печальный, тебя надеюсь,           мой бог, потешить. Здесь, среди белых и ароматных цветов, разливших благоуханье, по яркопестрым весенним далям я посылаю тебе услады своих напевов». «Придя в Тлашкалу,[98] вы здесь поете          под звуки флейты. Цветы вы сами, и песни ваши благоуханны, благоуханны. И Шикотенкатль, владыка славного          Тисатлана,[99] упьется ими, и ждущий сло´ва небес, как будто          цветка в гирлянду, Камашочицин».[100] «Благороднейшие мужи, пришлые в твою обитель отовсюду, сидя на ковре цветочном,         сотканном тебе в подарок, бог небес, к тебе возносят         песен дивные соцветья. Всеми красками соцветий        вознеслись деревья песен, под раскаты барабанов        растеклись благоуханьем, с благовонными цветами        тонкие смешались перья. На зеленеющей ветке птица-бубенчик поет.  Ты ей, певец, отвечаешь, радуя слух ягуаров с орлами». «Дождь лепестков хлынул наземь —       и начинается пляс. Возле обители бога, други,       кого мы все ждем? Сердце кому отдаем мы, в небо его вознося       с нашею песней?» «Слушайте: вот заструилась песня        из сердца небес. Ангелы ей отвечают легкими звуками флейт». «Я Куаутенкос,[101] не унять мои страданья. Барабан мой перевит одной печалью. Разве в песнях и сердцах живешь ты, слово правды? Есть ли что-нибудь, не знающее тлена? Есть ли что-нибудь, избегнувшее краха? Здесь живем мы и страдаем здесь,         о други. Там представ, я повторил бы         все до слова. Я пришел сюда открыть вам сердце. Я сказал, и вы скажите, други». «Пришел на состязанье я,        бубенцов кователь. Я песню со слезами своей души мешаю: совсем цветов не стало,        совсем иссякли песни в моем унылом доме. Живем мы, еле живы, под гнетом наших бед        сгибаясь, и я, Мотенеуацин,[102] скорбящим словом песни взываю к нашим знатным       и нашим благородным: тебе, о Теполоуатль,[103] подле меня сидящий, тебе, орел, откроюсь       в священном этом месте: совсем цветов не стало,