Серега давился пельменем, но чувствовал: «Нет, не проглочу. Не успею».

Пельменные крошки ударили в нос. Серега закашлялся. Глаза покраснели. Он выскочил из-за стола и чуть было не сбил с ног какую-то женщину. Та, не переставая плясать, схватила его за руку и обдала водочными парами:

– И-и-их!!

Сергей узнал в ней двоюродную тетку:

– Теть Саш, отпусти. Нехорошо мне.

Тетка схватила его за голову и поцеловала взасос.

«Вот спасибо!» Сергей, вытираясь рукавом рубашки, выскочил из избы.

У порога толпилось десятка полтора деревенских пацанов. Белобрысый – старший, лет двенадцати – громко зашептал:

– Вот он! Альпинист! – И уже во все горло: – Дядь Сереж, ведь ты альпинист?

– А? – Курочкин снова закашлялся, стараясь выпустить воздух через нос. Получилось, как у чахоточного. – А… Да… Гималайский.

Он перевел дух.

– А ты когда в горы, завтра?

– Чуть свет…

– Здорово! А мы тебя по телику видели, в «Клубе кинопутешественников». Здорово ты, без ног, на одном пальце. А пропасть внизу показали!..

Кто-то тронул его за плечо.

Сергей обернулся.

Ирка. В своем свадебном наряде. Нет, не идет он ей. Любой другой – да, только не ей. Чужая она в белом. Как покойница, ей-богу. Того гляди вцепится в глотку и выпьет кровь.

– Ну как, посаженный отец, полегчало?

Сергей махнул рукой и промокнул платком слезящиеся глаза.

– Я ж не нарочно, Сереж. Откуда я могла знать, что ты им подавишься.

– А я тебе говорил, что это не Новый год! Нет, я вообще в первый раз вижу, чтобы на свадьбу варили пельмени!

– А что, нужно было их пожарить?

– Чего?

– Я ж специально для тебя. Отвык, думаю, от домашней пищи. А тут пельмени деревенские. Тебе, Сереж, питаться надо хорошо. Смотри, какой худой.

– Это моя норма: 191-79.

– А бедра?

– Чего бедра?

– Диаметр.

– Ир! Мне завтра уезжать!

– Не буду, не буду.

– Не буду… Все из-за тебя. Наши, наверное, уже ледопад прошли, – Сергей махнул рукой в сторону клуба, словно за ним находился ледопад. – Представляешь, в каком темпе мне их догонять придется?

Ирина покачала головой:

– Не представляю. Не представляю, если бы тебя не было на свадьбе. Ты один у меня.

Сергей виновато глянул из-под выгоревших бровей и обнял сестру:

– Да ладно тебе. Я же здесь.

– Да, здесь. Раз в год приезжаешь. Между прочим, я обижаюсь на тебя.

– У меня, Ир, работа, профессия. – Сергей замялся на секунду. Своих слов не подобрал, припомнил майора Рогозина. – Понимаешь, я уникальный скалолаз. Главные достоинства скалолаза – маленький рост, маленький вес. Подтянуть себя, когда ты весишь пятьдесят килограммов, несравненно легче, чем при весе под центнер. А я справляюсь с этим легко, как будто действительно вешу пятьдесят кило. Все скалолазы маленькие. Меня уже назвали феноменом, в специализированном журнале об этом написали, но в чем моя уникальность – не знает никто. Как не могут объяснить феномен Яна Железны.

– Тоже скалолаз?

Сергей тяжело вздохнул и глянул на сестру… как на деревенщину. Доярка-куропатница.

– Копьеметатель, – нехотя пояснил он. – Чешский спортсмен. В прошлом году его копье улетело на девяносто восемь метров сорок восемь сантиметров. Оказывается, у него особое строение плечевого сустава. Без этого, сколько ни тренируйся, выдающихся результатов не добьешься.

«Работа, профессия», – мысленно повторил Курочкин, чувствуя все еще натянутую пружину.

– Твой Колек кем работает? – спросил он.

– Сварщиком.

– Вот отбери у него сварочный аппарат, что будет?

– Что будет? – Ирина пожала плечами. – Обрадуется.

– Да-а… – Сергей шумно выдохнул. – Думаю, вы меня никогда не поймете. А казалось бы, должны с полуслова. К примеру, начальник экспедиции. Я говорю ему: «Николаич, сестра замуж выходит, один я у нее. Она до последнего тянула, молчала. А из-за меня одного свадьбу никто переносить не станет». Знаешь, как неловко было. Еле выдавил, как будто милостыню просил: «Я посаженный отец». И Николаич все сделал, индивидуальный пропуск выхлопотал, замену мне не стал искать. Спросил только: «К такому-то числу успеешь?» Нас ведь двое скалолазов в экспедиции – я и Славка Мусафиров. Удачное восхождение во многом от нас зависит. Николаич усадил меня в своей комнате и включил видео. Я по записям других экспедиций изучил первый этап маршрута. А ты говоришь, обрадуется. Не та профессия у Кольки. Или не любит он ее.

– А за что ее любить? – Ирина наивно захлопала ресницами. – Ему начальник по видику не крутит – как и что там приварить. Он пришел на работу – уже хорошо. Есть работа – нормально. Нет – еще лучше.

– Сижу-курю, что ли?

– Да хоть и так. Лишь бы деньги в дом приносил. А не из дома, как многие мужики.

– Мужики… Понятно. Зло и конкретно.

– Нет, это ты злой стал. Как будто не здесь родился. И внешность… даже не городская, а иностранная. И твой Николаич тоже, наверное, иностранец.

– Он русский. – Не сказал, а констатировал. Отрезал.

– Ты ничего не рассказывал о нем. Как вы познакомились? – спросила Ирина, чуточку меняя направление разговора.

– Не помню, – Сергей приложил к груди руку. – Честное слово. Он не любитель зашибать, но в тот вечер перебрал. Спрашивал обо мне, хотя слышал немало. За два часа я двадцать раз пересказал свою биографию, поведал о своих покоренных вершинах и о тех, которые меня ждут не дождутся. В конце рассказа Николаич посмотрел на меня мутным взглядом. Он не понял и половины. И сказал, похлопывая меня по плечу: «А, Серега… Расскажи мне о себе своими словами». Ну что с ним было поделать?

Ирина грустно улыбнулась и потянула брата за собой:

– Пойдем. Слышишь, кричат «горько», и с кем мой Колька целуется, неизвестно.

– Мне известно. С нашей теткой. Она мне губы чуть не оторвала. – Сергей вытерся ладонью и сплюнул под ноги. – Пойдем.

«Одно утешение, – подумал он, – ночь скоро, а там и утро».

Сергею жаль было расставаться с сестрой, но он торопил время, его манили горы. Пока еще только Кангбахен, не доросший до восьми тысяч всего девяносто восемь метров.

Прямого авиарейса на Катманду не было, и Курочкин летел через Дели. Он остановился напротив стойки таможенного досмотра и опустил багажную сумку на пол. Шоколадного цвета таможенный офицер даже не взглянул на нее. Раскрыв паспорт Сергея и пролистав его, как брошюру на незнакомом языке, он уронил одну-единственную фразу: