Фарук взял в руки чашку, произнес: «Будьмо», — и опрокинул содержимое в рот.

— Ты был в Украине? — спросил его Расим.

— Где я только не был, — сказал Фарук, — но на Украине не приходилось.

— Я чего же ты говоришь по-украински?

— Я учился с украинцами, — произнес Фарук, плеснул себе в чашку вина, выпил без тоста, а потом сказал так, как говорят в голливудских фильмах крутые ребята менее опытным: — Ну ты, парень, попал…

— Я без тебя этого не знаю? — ответил ему Расим. — Ты чего заводишь меня, нагнетаешь обстановку? Вы что с Эрдемиром играете в плохого и хорошего полицейского?

Фарук после этих слов внимательно посмотрел на Расима, а потом налил себе еще и сказал:

— А ты, парень, не дурак, но я тебе так скажу: я тут не при чем. Я просто хороший парень, который тебе помогает. А Эрдемир действительно плохой парень, но без него моя помощь была бы, как это у вас там говорят: пшик. Без него нам из этой ситуации не выбраться. Я, конечно, знаком с ним, но если бы не нужда, не стал с ним связываться. Ты видел, что у нас произошло в ресторане? Мы совершенно разные люди. Он каморканский ортодокс, или, как говорят в Америке, — ястреб. Я же нормальный человек, и многое во взглядах Эрдемира мне не нравится. Но только он может выручить тебя в этой ситуации, и я вынужден общаться с ним, да и тебе это придется делать, потому что другого выхода у нас с тобой нет. У него не то в друзьях, не то в коллегах генерал К. А это имя заставляет здесь вздрагивать многих.

— Ладно, — примирительно произнес Расим. — Вы мне помогаете, а я, выходит, кочевряжусь… Давай выпьем.

Они выпили еще, и языки их окончательно развязались.

— Ты мне поясни, — сказал Расим, — что тебя связывает с Эрдемиром?

— Ничего, но я предполагаю, что он за мной присматривает, как за политически неблагонадежным каморканином.

— Он полицейский или…

— Нет, он проходит по ведомству иностранных дел.

— Ясно, он дипломат. А что он делает здесь, в Турции?

— Я полагаю, что он здесь отдыхает, так же как это делаешь, например, ты.

— А в чем выражается его наблюдение за тобой?

— Эрдемир принадлежит к некоему клану каморканской элиты, своего рода аристократии…

— Отсюда его возможности?

— Да.

— Ты говоришь, что ты его друг. Для чего ты с ним дружишь?

— Мне лучше иметь Эрдемира в друзьях, чем в оппонентах.

— Почему?

— Потому что такие, как он, определяют погоду в Каморкане, а я житель Каморканы и, как всякий человек, хочу жить, и жить не в тюрьме.

— И только?

— Нет, не только. У него скверный характер. Ты мог в этом убедиться, но лучше все же держаться к нему поближе.

— Не пойму твоей логики… От людей, которые тебе неприятны, лучше держаться подальше.

— Это вы в своей России можете держаться подальше от тех, кто вершит вашими судьбами. Потому что в России большие расстояния позволяют это сделать. А в маленьких странах, таких как Каморкана, все наоборот.

— Я всегда обращал внимание, что жители маленьких стран пытаются как-то компенсировать их незначительные размеры…

— Не все жители, не все… — сказал Фарук и опять налил себе вина. — Это свойство некоторых элитных социальных слоев.

— Таких, к которым принадлежит Эрдемир?

— Отчасти.

— Теперь мне понятно, почему он говорит о Турции, как о стране, которая заблудилась и идет не тем путем.

— Он не только говорит. Помнишь, у вас в тридцатые годы был написан роман, который назывался «Золотой телец».

— Ты имеешь в виду «Золотого теленка»?

— Да. Так вот там говорилось: идеи наши, бензин ваш. Эрдемир полагает, что в Турции есть много людей, которые поддержат его взгляды. И каморканские аристократы с их идеями на турецком «бензине» въедут в земной рай.

— То есть устроят жизнь так, как этого хотят те, кому принадлежат идеи?

— Да.

— Поэтому Эрдемир больше живет в Турции, чем в Каморкане?

— Знаешь, я не вычислял, сколько он живет в Турции, а сколько в Каморкане. Но в Турции он бывает часто, у него здесь много друзей, которые, наверное, смотрят на жизнь так же, как он. И это хорошо.

— Почему хорошо?

— Это хорошо для тебя. Потому что без друзей Эрдемира тебе отсюда не выбраться.

— Ну да…. Сначала меня облыжно обвиняют в фальшивомонетничестве.

— Не понял, что такое — облыжно?

— Ложно.

— Расим, я не уверен, что это провокация. Уж очень все хорошо складывается…

— Ты полагаешь?

— Да, ведь все, что с тобой случилось, происходило на моих глазах.

— Вот-вот…

— А, ты думаешь, что я тоже участвую в этих игрушках?

— Не знаю, но я не хотел бы лишиться именно сейчас единственного друга.

— С этим нельзя не согласиться, — произнес Фарук и снова предложил выпить.

Они выпили одну бутылку, затем — вторую. Потом Фарук снял башмаки и завалился спать на угловой диван, сказав, заплетающимся языком:

— Дверь никому не открывай. Если будут стучать, разбуди меня. Мне надо будет связаться с Эрдемиром. Не открывай дверь, а то опять влетишь…

«Почему опять?» — подумал Расим и тоже стал укладываться спать.

Виктор Сергеевич выругался и перевернулся на другой бок.

Что делать? Собраться и уехать, не продолжая контакта с «Джонатаном»? Или дать всему течь так, как все течет сейчас? Авось куда-нибудь и выплывет…

Он вспомнил, как однажды попал в проверочную ситуацию. Лет двадцать назад он пересекал границу США. Вдруг откуда-то со стороны появился какой-то таможенный начальник и демонстративно отбросил его чемодан в сторону. Шли пассажиры самолетов, давно прошла группа, в составе которой он был, началась проверка следующих групп. А он все стоял. Он просто стоял, не делал недоуменное лицо, не пытался выяснить или хотя бы понять действия таможенного чиновника. Он играл роль человека, которого таможня обслуживает. И если таможне захотелось отставить его чемодан в сторону, то она сама рано или поздно объяснит, для чего она это сделала. Он ждал, чем это все закончится. И таможенник, что-то пробурчав себе под нос, бросил его чемодан на ленту конвейера.

Двадцать лет назад никто ничего не писал в газетах и журналах о разведке и контрразведке. Теперь же появилась масса «исследователей», а точнее — промывателей мозгов — которые «анализируют» и безапелляционно комментируют деятельность разведки. Причем некоторые из них делают вид, что «они тоже оттуда». Но, мол, не могут это открыто признать, правила игры, дескать, такие.