Наступило молчание, он возился с замками портфеля, а я все сидел и думал, стоит ли прямо сейчас заговорить о деньгах. На самом-то деле это были деньги Павелки, а он эту формулу пока не получил.

И еще одно: исходя из того, что сказал Павелка, я уже был его работником.

Канлиф взглянул на меня и улыбнулся.

– Но нам еще нужно уладить одно маленькое дельце.

Он поднялся, открыл свой сейф, вынул оттуда пакет и небрежно кинул его на стол. Внутри были четыре пачки купюр, в каждой – по десять пятерок. В сумме, к моему удивлению и восторгу, – двести фунтов.

– И это тоже, – продолжал Канлиф, вынимая из сейфа долговую расписку в двух экземплярах. – К сожалению, один экземпляр капельку надорван, – иронически добавил он. – Ну как, упал камень с души?

– Еще бы!

– Теперь вы сами понимаете, что была необходимость в создании некоего… некоего стимула?

– Конечно. Эта поездка казалась мне гораздо опасней, чем все было на самом деле. У меня нет никаких претензий. Когда возвращается мистер Павелка?

– Через пару дней. Он человек труднопредсказуемый.

– Тогда я с вами свяжусь?

– Я сам с вами свяжусь. Он, безусловно, захочет с вами встретиться, когда приедет.

– Клево! – ответил я, чувствуя, как внутри все поет от радости и облегчения. Опасность миновала. Впереди – ни к чему не обязывающая встреча с Павелкой.

Канлиф взял свой портфель и собирался уже выйти вместе со мной. Но я подумал, что есть еще одно дело, которое стоит обсудить. И спросил:

– А кто за мной следил? Может, скажете, кто это был?

– К сожалению, пока нет, мистер Вистлер, – ответил он, широко улыбаясь. – Пока все не будет улажено до конца, я оставлю этот маленький секрет при себе.

– А если я сам назову его имя? У меня есть одна догадка насчет этого человека.

– Увы, не стоит.

– Ну что ж, – сказал я, несколько приуныв. И вышел.

Уже сев в машину, я подумал, что нужно вести себя потверже, и решил дождаться, когда он выйдет.

Но он все не выходил, и я, почувствовав себя полным придурком, завел машину (пусть не думает, что я за ним слежу), сделал круг и снова вернулся на Фрэнсис-стрит. Там, на углу, возле кафе «Фаллер», стояла Булка, погруженная в какие-то размышления. Я ей посигналил, она тут же вышла из транса, торопливо мне кивнула и быстро зашагала по улице.

Только потом до меня дошло, что, наверно, она выслеживала меня.

За первым днем последовала череда других, В Лондоне стояла чудесная погода – золотые деньки, прохладнее пражских, привольнее пражских, полные предвкушения благодеяний Павелки. Я ходил примерять свои костюмы. Носился повсюду в машине. А однажды вдруг решил сгонять на Темзу и обойти все бары – от Лелхэма до старого Виндзора, а потом вздремнуть под деревом возле Раннимида.

Это было бездумное время, и мне хотелось, чтобы оно длилось вечно. Но в четверг я проснулся с неясным предчувствием надвигающихся событий, и к середине дня все старые тревоги снова вернулись ко мне.

Я хотел позвонить Канлифу, но знал, что у него нет для меня новостей. Думал позвонить Имре и маменьке, но нечего было им сказать. Хотел позвонить Мауре, но мне было мучительно вспоминать о ней.

Я все думал, как это ей удалось тогда войти ко мне в комнату. Может, она каким-то образом раздобыла мой ключ и сделала собственный, запасной? И если так, почему она не ходит ко мне теперь? Ведь она, конечно же, знает, что я вернулся. В эту взбалмошную голову вполне могла придти мысль, что я ее бросил, и тогда с нее бы сталось устроить за мной слежку.

Совершенно очумев от всех этих мыслей, я вдруг подумал, что уж одну-то вещь выяснить можно; и после обеда остался дома, дожидаться Ларкина. Он был чудной старик, замкнутый, молчаливый – весь в себе и своей глухоте. Ел он у себя в комнате, так что я не видел его с самого приезда.

Я сидел, выжидая у себя наверху, пока не услышал, как он вошел и по своему обыкновению проследовал с газетой в гостиную. Тогда я спустился вниз, открыл дверь и увидел, что он сидит, развалясь в удобном кресле, уткнувшись носом в газету. Я сказал ему:

– Добрый день, мистер Ларкин.

– Добрый день, – ответил он, не опуская газеты.

Почувствовав, как кровь приливает к лицу, я тихо прикрыл за собой дверь и сказал:

– Мистер Ларкин…

Тогда он опустил газету, раздраженно на меня воззрился, и я увидел, что из уха у него тянется проволочка. Мистер Ларкин обзавелся миниатюрным слуховым аппаратом.

Через пять минут я уже звонил Канлифу из будки на углу. Он вроде бы обрадовался мне, но новостей у него не было. И я сказал:

– Мистер Канлиф, я знаю, что вы по этому поводу думаете, но мне это сейчас очень важно… Я говорю о человеке, который за мной следит.

– Право же, мистер Вистлер, вы ведь знаете, что я ничего не могу вам сказать. Все это в прошлом и связано с различными предосторожностями, которых я обязан был придерживаться еще до знакомства с вами.

– Да, я знаю. Я прекрасно все понимаю. Мне это без разницы, но я обязан выяснить… – быстро протараторил я, боясь, как бы он меня не прервал, – не моя ли это приятельница, Маура Реген. Я ей ничего не расскажу, не стану на нее злиться или еще что-то. Просто я понятия не имею, как себя с ней вести…

Он было собрался что-то мне ответить, но вдруг расхохотался прямо в трубку.

– Ваша приятельница? Ох, нет, уж это – нет! Ох, мой милый мистер Вистлер, – продолжал он, смеясь от души, – я вас с чистой совестью заверяю, что это не она. Очень-очень сожалею. Я бы в жизни не посмел вторгаться в ваши романтические отношения. Я понятия не имел…

Значит, вот оно как. Я повесил трубку, чувствуя, что голова у меня легкая, как воздушный шар, а сердце колотится как бешеное. Потом я снова поднял трубку, бросил в прорезь побольше монет и позвонил ей в офис. Было двадцать минут шестого, я еще мог ее застать.

– Алло, – сказала она, и я ответил:

– А ну, догадайся, кто с тобой говорит!

На мгновение трубка затихла, и я представил себе ее кривую ухмылочку.

– Николас?

– А кто же еще? – сказал я и заулыбался своему отражению в зеркале.

Тут она взяла и повесила трубку.

Просто невероятно! Я грохнул кулаком по аппарату. Но монеты кончились. Тогда я выскочил из будки и, что-то бормоча, как ненормальный, стал приставать к прохожим, чтобы разменяли мне деньги, и наконец снова ей позвонил. Мне ответили, что она уже ушла.

Я вышел из будки и стоял, чертыхаясь себе под нос и размышляя, что бы все это значило. Хотя на самом деле все прекрасно понимал – понял в ту самую минуту, когда весь этот вояж в Прагу, четыре золотых денечка, канули в вечность, и я снова оказался перед той же нескончаемой историей с Маурой.