Как-то раз Трофим, торопясь закончить срочный заказ из города, поручил дочери дописать фон пейзажа и остался очень доволен её работой: поправлять за Варей было почти нечего. Вскоре Варя стала незаменимой помощницей Трофима в работе над заказами.

Волю Трофим Зосимов и его дочь получили три года назад – совершенно неожиданно для себя. Молодая супруга графа, Вера Николаевна (обращения «барыня» она почему-то не любила), однажды захотела взглянуть на работы деревенского художника и пришла от них в восхищение.

«Я добуду вам волю, Трофим Игнатьич», – твёрдо пообещала она. Зосимов искренне поблагодарил добрую барыню за заботу, но предупредил, что ничего путного из её хлопот не выйдет: «Барин наш не любит своих людей попусту на волю отпускать».

Однако судьба распорядилась иначе. Барин Станислав Георгиевич умер, а перед смертью распорядился отпустить на волю нескольких дворовых, особенно преданно служивших ему, – и Трофима с дочерью, за которых настойчиво просила его жена. Дворовые кучер, повар и престарелая нянька никакой воли знать не захотели и слёзно умоляли барина оставить их при доме: «Потому куда ж мы на старости лет от вашего семейства денемся?» Зосимов же принял вольную себе и дочери спокойно, поклонился барину, однако к ручке, к негодованию всей дворни, подходить не стал. Барину, впрочем, это было уже безразлично: той же ночью он скончался на руках молодой жены.

Все были уверены, что, получив волю, Трофим Зосимов уедет в город. Но он, к удивлению односельчан, остался на месте, всё так же продолжал работать на своей полоске земли, а зимой – трудиться над заказами из города. Несколько заказов дала ему барыня – и осталась очень довольна собственным портретом. Трофим изобразил её сидящей в кресле в чёрном траурном платье, с книгой в руках. После этого по её просьбе Зосимов ездил в Москву, писать каких-то барыниных знакомых, – и вернулся почти весёлый: насколько могло быть весёлым его всегда суровое, с горькими складками у рта лицо. За полученные в Москве деньги он откупил у барыни свою землю и сделался, по мысли односельчан, самым счастливым в мире человеком.

Многие спрашивали Трофима: зачем он не перебирается в город?

– Для Варвары там соблазну много, – следовал задумчивый ответ. – Город что вертеп да Содом с Гоморрой… Девице молодой там одни только блазни могут быть. Вот коли замуж её с божьей помощью выдам – тогда, может статься, землю да дом им с мужем оставлю, а там… – Тут Трофим задумывался и не очень последовательно заключал: – А там как Господь повелит.

Барыня Вера Николаевна тем временем приметила смышлёную и талантливую девочку. Однажды, лично зайдя к Зосимову, она спросила – не разрешит ли тот давать его дочери уроки географии, истории и словесности.

– Весьма буду вам благодарен, – немного подумав, с достоинством ответил Трофим. – Потому я её уже всему, что сам знал, выучил, а Варьке ещё хочется. В книгах вон не все места понимает, ревёт даже…

Варя накинулась на учёбу с жадностью. Трижды в неделю, надев своё лучшее холстинковое платье, она робко входила в барский дом с чёрного входа и заглядывала в барынин кабинет. Как ни была Вера занята обширным хозяйством имения, она находила время заниматься со способной девочкой и приходила в восторг от её успехов.

– Трофим Игнатьич, ваша Варя – это просто чудо какое-то! – говорила она Зосимову. – Память великолепная, всё схватывает на лету, во всё вникает… Скоро она закончит у меня курс наук, и ей смело можно будет сдавать экзамен на аттестат учительницы!

– И кто это крестьянское дитё до экзаменов допустит? – пожимал плечами Трофим. – Вы, Вера Николаевна, и сами знаете, что выше своего сословья не прыгнешь. Да и ни к чему это. Я всю жизнь в крепостных проходил и ни разу Бога роптаньем не прогневил. Потому знал – барская воля на всё, кроме головы моей, мыслей моих… Бывало, на полосе с сохой аль с бороной надсаживаешься, уж казалось бы, и вовсе невмочь… А как вспомнишь, что зима настанет, хлопоты, стало быть, все закончатся… И сяду я за холст и стану матушку попадью Прасковью писать али вот ребятишек… Али вид на церковь нашу с косогора-то, где колокольня так прямо в облака и пронзается! Сразу в душу покой всходит, и что угодно вынести можно. Гляжу, и Варвара такая ж становится. Даром, что многому учена, а носа не дерёт! Вон сколько у неё подружек на деревне! Чуть праздник аль вечер свободный – знай чирикают за плетнём, зовут её – в хоровод аль там в горелки… Она и бежит, и носится с ними, и смеётся… А потом позовёт одну иль двух подружек, упросит их с час спокойно на лавке высидеть – глядь, а уж набросок-то и есть! Подолгу девкам сидеть некогда, так Варвара после и по памяти закончит! И подпишет… «Трофим Зосимов». Так, значит, чтобы в лавке опосля этот портрет как мой купили.

– Как это, воля ваша, несправедливо… – вздыхала Вера. – За границей, я знаю, много женщин-художниц. Они пишут и портреты, и пейзажи, и выставляются наравне с мужчинами, и ни для кого это не чудо…

– То – за границей, там и жизнь не как у нас, и люди другие, – усмехался в бороду Трофим. – Чего попусту мечтаниям-то предаваться? Я и тому рад, что вольная у меня Варька, и я вольный, и за то по гроб жизни вашей милости благодарен. Может статься, Варька вырастет да замуж выйдет, да муж разумный попадётся и позволит ей детишек в деревне учить. Вот и будет ей верный кусок хлеба на старости лет.

– Как хотите, грешно похоронить Варин талант в деревне! – спорила Вера. – Она может учиться дальше в городе! Я могла бы ей оказывать помощь, могла бы познакомить с нужными, верными людьми…

– Не надобно этого, Вера Николаевна, – твёрдо отказывался Зосимов, и складки у его губ разом делались глубже. – В город я Варьку всё равно одну не пущу! Она хоть и разумна, а молода, и бог знает, что с ней там сделаться может! А самому с ней ехать – стало быть, землю бросать и хозяйство, а на кого бросать? Родни-то у нас на деревне нету. А сам я уж стар, мне тоже тяжело станет на новом месте всё сызнова начинать, может и вовсе не выйти ничего…

– Но я готова вам помогать! Готова дать вам в том слово!

– Спасибо вам, но только, не в обиду будь сказано, всяк человек едино на себя надеяться должен да на Господа, – сдержанно отвечал Трофим. – Мне главное – чтобы Варька моя весела была, на Бога да на отца своего не роптала. Так ведь оно и есть, живёт она и ни на что не жалуется. А значит, правильно её жизнь идёт.

Вера вздыхала, но понимала, что спорить бессмысленно. Между тем Варя продолжала сидеть в классной комнате вместе с Аннет. Барышня против этого нисколько не возражала: живая, весёлая, всегда спокойная Варя была ей гораздо ближе, чем нервная, унылая, постоянно всем недовольная «кузина» Александрин. Та, напротив, сразу же приняла крестьянскую девушку в штыки и демонстративно, поджав губы, выходила из комнаты всякий раз, когда туда входила Варя со своими книжками. Вначале «кузина» даже пыталась закатывать по этому поводу истерики, но Вера ясно и твёрдо дала понять, что Варя будет приходить в этот дом и учиться, хочет этого Александрин или нет. Последней пришлось смириться.

Очень увлекала Варю и музыка. Сама она неплохо пела крестьянские песни слабым, но довольно верным контральто, и изредка Аннет брала её вторым голосом для дуэтов. Когда у Аннет был урок игры на пианино, Варя всегда просила разрешения остаться «в уголке тихонечко посидеть» – и высиживала неподвижно, с широко открытыми глазами час-два, впитывая музыку как воздух. Потом она робко просила барышню показать ей хоть что-нибудь, и Аннет искренне пыталась поставить своей подруге руку, но получалось, хоть убей, плохо. Варя вздыхала, но не расстраивалась: