С помощью стереоскопических фотографий зрители смогли увидеть памятники Парижа и Лондона, полюбоваться видами Ниагарского водопада или Альп с небывалым доселе ощущением достоверности и реальности своего присутствия в данном месте[46].

В 1861 году Оливер Уэндел Холмс (изобретатель популярного портативного стереоскопа Холмса) в одной из статей о стереоскопии, опубликованных в «Атлантик мансли», писал об особом удовольствии, которое получают люди от созерцания этой иллюзии глубины пространства:

«Отключение от окружения и полная погруженность в изображение производят ощущение мечтательной экзальтации, в которой мы, как нам кажется, покидаем свою бренную телесную оболочку и парим над сменяющими друг друга сценами, как бесплотные духи».

Есть, конечно, другие способы суждения о глубине пространства, помимо стереоскопического восприятия: перекрытие отдаленных предметов более близкими, перспектива (когда параллельные прямые при удалении сходятся, а отдаленные объекты кажутся меньше, чем объекты близкие), затенение и «воздушная перспектива» (когда контуры удаленных предметов видятся размытыми), а также параллакс – заметное изменение параметров объекта для наблюдателя, находящегося в движении. Все эти сигналы в совокупности способны внушить наблюдателю чувство реальности и глубины трехмерного пространства. И все же главным способом восприятия глубины пространства – то есть способности видеть ее, а не судить о ней, – остается бинокулярная стереоскопия[47].

В детстве, когда я с родителями жил в Лондоне в тридцатые годы, у нас было два стереоскопа. Один был большой, старомодный и деревянный – в него вкладывали стеклянные пластинки. Второй был портативный и более современный – в него вкладывали пленочные диапозитивы в картонных рамках. У нас была также книга двухцветных анаглифов – стереоскопических фотографий, напечатанных красными и зелеными цветами. При рассматривании двоящихся изображений через специальные очки – с одним красным, а другим зеленым стеклом, – они совмещались, и получалось одно стереоскопическое изображение.

Когда в возрасте десяти лет я воспылал страстью к фотографии, то мне, естественно, захотелось сделать собственные пары стереоскопических снимков. Это было легко сделать, горизонтально сдвигая камеру между экспозициями на два с половиной дюйма, соответствующие расстоянию между глазами (у меня не было тогда аппарата с двумя объективами, с помощью которых съемку с двух позиций можно производить одновременно).

Прочитав о том, как Уитстон исследовал стереоскопические эффекты, увеличивая или уменьшая разницу между двумя изображениями, я тоже начал экспериментировать похожим образом. Я начал делать снимки, увеличивая расстояние между положениями камеры, а потом сделал гиперстереоскоп, использовав для этого картонную трубу длиной около ярда с четырьмя маленькими зеркалами. Таким образом, я мог, по желанию, превращаться в существо с расстоянием между глазами около одного ярда. С помощью гиперстереоскопа я мог снимать весьма удаленные объекты, – например, собор Святого Павла, который при обычном рассматривании представлялся плоским полукругом на фоне горизонта, но при взгляде через мое приспособление представал передо мной во всем своем объемном великолепии. Экспериментировал я и с «псевдоскопом», меняя местами полученные изображения и добиваясь прямо противоположного эффекта. Отдаленные объекты казались ближе, чем расположенные перед ними, лица превращались в плоские маски. Это, конечно, противоречило здравому смыслу – порой изображения казались то выпуклыми, то вогнутыми. Мозг изо всех сил старался примирить две противоречащие друг другу картинки[48].

После Второй мировой войны стали популярными новые технологии и виды стереоскопии. Например, «Вью-мастер» – маленький пластмассовый стереоскоп, в котором катушка со слайдами прокручивалась нажатием рычажка. Именно тогда я влюбился в далекую Америку, отчасти благодаря «Вью-мастеру» и диафильмам с величественными ландшафтами американского Запада и Юго-Запада.

Стоит также вспомнить «Поляроид-Вектограф», в котором изображения располагались под прямым углом друг к другу и их надо было рассматривать через специальные очки фирмы «Поляроид». Линзы преломляли свет под прямым углом так, чтобы каждый глаз мог видеть только одно из двух изображений. По сравнению с допотопными красно-зелеными парами фотоотпечатков «Вектограф» обеспечивал несравненно лучшую цветопередачу, что делало аппарат чрезвычайно привлекательным.

Чуть позже появились объемные стереограммы, в которых два изображения печатались на чередующихся узких вертикальных полосках, разделенных ребристым прозрачным пластиком. Их рассматривание не требовало специальных очков. Впервые я увидел такие стереограммы в лондонском метро – это была реклама бюстгальтеров фирмы «Мэйденформ». Я написал на фирму письмо с просьбой прислать мне один образчик такой рекламы. Мне не ответили, решив, видимо, что имеют дело с сексуально озабоченным подростком, а не с маньяком, коллекционирующим стереоскопические приборы и изображения.

Наконец, в начале пятидесятых, появились трехмерные кинофильмы (например, фильм ужасов «Музей восковых фигур мадам Тюссо»), которые приходилось смотреть в специальных красно-зеленых очках или в очках фирмы «Поляроид». В кинематографическом отношении эти фильмы никуда не годились, хотя некоторые (например, «Ад») были великолепно сняты и эксплуатировали стереоскопические эффекты очень деликатно и ненавязчиво.

На протяжении жизни мне удалось собрать большую коллекцию стереоскопов, стереограмм и книг о стереоскопии. Я сделался активным членом Нью-Йоркского стереоскопического общества и на его собраниях встречался с такими же фанатами, как я сам. Мы подписывались на специализированные журналы, а некоторые из нас участвовали в конференциях. Наиболее рьяные покупали стереоскопические фотоаппараты и ездили на «стереоскопические уик-энды». Большинство людей просто не догадываются, какие радости жизни и наслаждения добавляет стереоскопия. Многие просто не видят большой разницы в восприятии внешнего мира, смотрят они одним глазом или двумя, но мы, маньяки стереоскопии, остро воспринимаем неповторимую потерю, когда мир теряет пространственную глубину и становится плоским, как игральная карта. Возможно, мы обладаем более обостренным чувством стереоскопии и стремимся жить в более объемном мире. Возможно, мы больше чувствуем его прелесть, как, например, люди, обладающие обостренным восприятием цвета или формы. Мы стремимся понять, как работает стереоскопия. Эта проблема не так уж и тривиальна, ибо если нам удастся понять, что такое стереоскопия, то мы поймем не только простую и блистательную стратегему мозга, но и нечто очень важное о природе зрительного восприятия и даже о самом сознании как таковом.