— Королевские особы милостивы, — заметил де Бретель тем же равнодушным голосом.

— Но дело в том, что мне совершенно нечего рассказывать. — Жанна опустила глаза с невинным видом, но старик, так же как и король, презиравший подобных особ, не обратил на это никакого внимания.

— Ваше молчание не делает вам чести, — буркнул он, — напротив, оно ведёт вас под нож гильотины. Вы умная женщина, госпожа де Ла Мотт, подумайте сами: своим молчанием вы обвиняете знатных особ.

Услышав эти слова, графиня уверилась, что её тактика верна и нужно продолжать в том же духе. С благодарностью она воздела руки к небу.

— Видит Бог! — воскликнула женщина. — Я невиновна, но я никого и не обвиняю. Мне сказали, что я содействовала свиданию кардинала с какой-то дамой, очень похожей на королеву, — и в это легко поверили. Но почему никто не подумал, что, возможно, к кардиналу была подослана женщина, похожая на меня? Разве найти обеих мошенниц и заставить их предстать перед судом не является задачей полиции? Клянусь, я не палач, я такая же жертва, как королева и кардинал. Неужели из-за моего происхождения меня сделают виновной во всех грехах? — Графиня подалась вперёд, грудь её, прикрытая тонким шёлком, вздымалась, и де Бретель стыдливо отвёл глаза. — Прошу вас, найдите их и восстановите справедливость!

Старик мысленно отметил, что представление с госпожой де Ла Мотт в главной роли было разыграно мастерски. На её длинных ресницах повисли слёзы, лоб изрезали морщины, щёки побелели, губы дрожали от негодования и отчаяния.

— Вы, вы, такой мудрый, верите мне? — вопрошала женщина, заламывая руки.

Тёртый калач не верил ни единому слову этой аферистки. Его логическое мышление подсказывало — она лжёт, пусть даже очень искусно, и драгоценность если не у неё, то у её сообщника, который тоже ничего не скажет.

— Я почти поверил вам, сударыня, — Бретель сделал ударение на слове «почти». — Но факты говорят обратное. Нами задержана ваша сообщница Николь Леге, дочь инвалида.

На лице заключённой не отразилось никаких эмоций.

— Мне незнакомо это имя, — ответила она.

— А эта девушка утверждает другое. — Старик скривил тонкие губы. — Благодаря её показаниям мы всё знаем о вашем преступном сговоре с Калиостро.

Жанна пожала плечами.

— Я часто посещала сеансы великого мага, но не вступала с ним ни в какие сговоры. Неужели он даёт другие показания?

Бретель не знал, что сказал Калиостро: его ещё не допрашивали. Он чертовски устал от бесполезного допроса и игры мадам де Ла Мотт, вызывавшей раздражение, а потому решил отправить Жанну обратно в камеру. В конце концов, у них ещё есть время, торопиться некуда. Если ей угодно молчать — пусть молчит, пусть посидит в каземате с крысами и клопами, пусть поспит на жёсткой постели… если это можно будет назвать сном. А расследование будет идти своим чередом. И кто знает? Вероятно, уже через пару дней в этом же кабинете гордая графиня во всём признается.

— Скажу честно, графиня, положение у вас незавидное, — его хлёсткие слова падали на неё словно жгут. — Сейчас я прикажу отвести вас в камеру, но перед этим добавлю вот что. Думаю, такой совет дал бы вам ваш отец, будь он жив. Если у вас есть какие-то смягчающие обстоятельства, скажем кто-то толкнул вас на столь непристойное дело, выдайте нам этого негодяя — и тогда вы избежите печальной участи. В противном случае… вы сами знаете, что вас ожидает…

Жанна презрительно посмотрела на де Бретеля, и от этого взгляда гордый хранитель печати съёжился и стал казаться ещё меньше.

— Я же сказала, никакого сообщника у меня не было, потому что не было самого подлога, — бросила она. — Мне больше нечего добавить, ведите меня в камеру!

Старик вздохнул. Во всяком случае, он сделал всё, что мог.

— Уведите заключённую, — приказал он жандарму.

Оказавшись в камере, графиня тяжело опустилась на лежанку, обхватила голову руками и задумалась. Королева не ответила на её письмо — значит, была убеждена в виновности подозреваемой. А впрочем, что оставалось делать её величеству? Пойди она навстречу предполагаемой преступнице, и все заговорят о том, что Мария-Антуанетта причастна к мошенничеству. Этого, разумеется, не могли допустить ни она, ни её августейший супруг. Граф Калиостро тоже будет молчать. Жанна знала, что умный и проницательный де Крон в конце концов вычислит мага и чародея как вероятного сообщника вероломной де Ла Мотт. Проворачивая аферу века, Алессандро не сумел остаться в тени. Впрочем, его сгубила жадность. Если бы граф отвалил этой девице Леге требуемую сумму, она и её любовник были бы сейчас далеко и ни одна живая душа не подтвердила бы слова кардинала де Рогана.

Жанна вытерла капельки пота, которые выступили на белой коже, несмотря на то, что в камере было довольно прохладно. Раздавив клопа, сразу обдавшего её мерзким запахом, женщина легла на грязные простыни и впервые за много лет заплакала. Ещё недавно она имела всё, чего могла пожелать: и большие деньги, и связи, и уважение знатных особ. Теперь же от неё все отказались, и она осталась одна-одинёшенька, сменив комфортный дом на камеру с крысами, клопами и ужасной едой, к которой она не притрагивалась несколько дней, заставляя себя съедать по кусочку серого хлеба из муки грубого помола. Этот хлеб напоминал ей детство. Именно таким её потчевала мать, никогда не любившая ни дочь, ни мужа.

Интересно, жива ли эта женщина? Жанна поймала себя на мысли, что вспоминает о ней второй раз за всю взрослую жизнь. Что ж, она это заслужила. А её муж? Любопытно, как он поступит, когда ему сообщат, в чём обвиняют жену? Наверняка разведётся с ней. Что ж, они никогда не подходили друг другу. Пусть начинает жизнь заново. А она… она продолжит борьбу. И схватка будет не на жизнь, а на смерть. Графиня подошла к окошку, постучала и крикнула:

— Передайте, что я требую адвоката! Если он не зайдёт ко мне завтра утром, я не скажу больше ни слова.

Её слова передали Бретелю. Он поинтересовался, какого мэтра желает себе графиня. Старик знал, что король предложил кардиналу выбор: дело будет либо решено в порядке королевского декрета, либо передано на рассмотрение обыкновенного уголовного суда. Роган предпочёл суд и избрал ни много ни мало шесть защитников. Руководил ими мэтр Тарже, один из двух знаменитейших адвокатов XVIII века, а его правой рукой стал мэтр Жербье, тоже талантливый юрист. Сам кардинал не ведал, что мэтры ненавидели друг друга, хотя и согласились выступить в тандеме. Жербье всегда презирал де Рогана. Если бы об этом узнала Жанна, она немедленно наняла бы его себе в защитники и выиграла процесс. Но женщина не знала и поэтому предпочла престарелого мэтра Дуало. Как только почтенный старец встретился со своей подопечной, графиня упала ему в ноги.

— Господин адвокат, господин адвокат! — Она рыдала очень натурально. Мысль провести в Бастилии полжизни не давала покоя. — Сделайте всё, чтобы меня оправдали. Я невиновна, поверьте, я невиновна! Если вы меня спасёте, я хорошо заплачу.

— Дорогая графиня, ради бога, встаньте. — Он поднял женщину и усадил на грубо сколоченный стул. — И умоляю, не плачьте. Слезами делу не поможешь. Лучше расскажите мне всё без утайки и поверьте: перед вами друг, который желает вам добра.