Полная луна ужасала меня своею облачной ухмылкой. «Regard, la face de skalette dans la lune!» — восклицает моя мама — «Смотри, на луне череп!»

Топочущие дерева в дикой чаще за перилами моста, леса скалистого берега Мерримака, где зачастую видел я, как старое Саксо-сердце понуждает его к фулюгански-улалайскому полету вдоль черных сторон, курсом к вероломству грязи — в туманах грубого марта — дикое ликованье —

История Замка уходит корнями в XVIII столетие, когда его выстроил безумный мореход по фамилии Флоггетт, который приехал в Лоуэлл в поисках мореподобных просторов Мерримака, и остановился на Роузмонтской котловине, и выстроил свою старую кучу камней с призраками на вершине Сентралвилльского холма, где тот заднесклонил к своим Пелэмам и Дракутам (множество раз бегали мы вокруг там, Джо и я, подбирая с земли зеленые яблоки у каменных стен и отыскивая ржавые крылья машин, чтобы ссать на них в сердцевине каждого леса) — руинозные старые кости, а не дом, с башенками, камнем, входы готизированы, гравиевая дорожка, которую проложили его жильцы 1920-х годов для своих родстеров Возмужалости — Старый Эпзебия Флоггетт, он был мореходом, насколько нам известно, и рабами торговал — Он приплыл из Линна с флотом патоки и рома — Уйдя на покой, отправился к себе в лоуэллский замок — тогда его еще не знали как Лоуэлл, дикомань сплошная — одни только индейцы-потакеты тут возводят на вечерней заре спокойные вигвамы с клубами дыма — Старый Смогетт Флоггетт то и дело ходит с лакеями в походы поглядеть на индейцев, у Порогов — где река покинула свою сланцевую полку, что служила ей еще со времен Нэшуа, и теперь надает блямк в напрочисточенную скалу — скалу мягкую, как шелк, когда его касаешься жаркими сухими летами — Флоггетт никак особо с индейцами не якшался, время от времени покупал у них себе юную скво и привозил ее в Замок, а через неделю обратно — Нечто злое таилось на дне его грязной старой души… некий змейский секрет, о котором потом прознал Сакс — У него был длинный старый телескопический окуляр, который он развертывал серыми мартовскими утрами на Западном балконе и наставлял на бешеный широкий Мерримак, когда тот предково торил свою изначальную тропу сквоз место Ныне-Лоуэлла — не здание — Новая Англия стояла одна-одинешенька в чащобах Времени. Там, где теперь поле «Дракутских Тигров», за «домом», в кустах и пнявых соснах, краснокожий индеец крался безмолвным утром — птицы, что лютнями пели в росе и устремляли розоватые глазки к новому Востоку Обетованному, ныне суть птицы, что дробятся по ветви праха — голоса предков в немой дымке утра, без фанфар или кличей, тихие, наверняка тут давно — Фологгетт наставляет свою подзорную трубу на эти леса, на горбо-всходе этого пескобрега в его среднезелени дико золотого острова, — громадные деревья через дорогу от моего дома на Сара-авеню стояли тогда с тем же величьем и высью над зеленью непроницаемой мерзотной огромности Потакетвилльского леса — никаких грезонебоскребов не взрастало с Маунт-Вернон-стрит — Джордж Вашингтон был тогда мальчонкой, что выслеживал оленей в плоских лесах Вирджинии — На полуострове Гаспе к северу первый американский армориканский Дулуоз пререкался со своей скво утрами Волчьей реки — у Соснового ручья, в XVIII веке, мирно, типи воздвигались на весеннем ковре дерна, над сосновым холмом каркали вороны, домой через поле топал охотник — молодой индейский парнишка нырял, смуглый и голый со своими пучками волос и браслетом красного камня в прохладный омут жизни — я сюда пришел много веков спустя с Себастьяном и Дики Хэмпширом, и мы пели стихи восходящему солнцу — Вдоль Соснового ручья (Медленные Воды) до самого слияния Роузмонта (река Огайо в ее Каире) с (Быстрые Воды) Мерримаком дремотными днями индейских детей имели место приключения африканских аллигаторов — Феллахские певцы с сальными гривами и накидками издавали скорбные гебраические крики повдоль отпененных стен Кадиса, утром XVIII века — Весь мир свеж и росист, катился к солнцу — как и завтра утром будет, таким золотым —

Старый Эпзебия Флоггетт, хозяин Замка на Холме Флоггетт — Замком Змеиного Холма он в конечном итоге стал из-за сверхизобилия мелких змей и ленточных, которых можно было на этом холме отыскать — маленькие Томы Сойеры раннего Лоуэлла до Гражданской войны пошли на этот холм удить из старых Колониальных трущоб Принс-стрит или Уортена, где родился Уистлер[89], нашли змей, переименовали холм — Флоггетт умер в одиночестве и черном уединении этого изначального замка… какую-то жуть похоронили с ним вместе. Лишь много лег спустя прохладное озеро котловины вззыбили весла братьев Торо[90], и сам Генри вскинул взор свой на Замок, презрительно фыркнув столь основательно, что так и не написал о нем — а кроме того, глаз его был на кувшинке, рука на «Упанишадах» —

По весьма подлинной змеиной причине умер неназываемо злой владелец Замка — от змеиного укуса. Похоронен незнамо где — заброшенный замок пакостился сам по себе.

Флоггетт продавал Черную Слоновую Кость Королям.

В XIX веке его у некой фирмы в Линне купила некая землевладельческая семья из Линна, презиравшая мелкопоместное дворянство, которое занималось мануфактурой, но им все равно пришлось лицезреть первые прядильни за водой; он стал их летней резиденцией. На стены навешали картин маслом, в ниши — семейных портретов, камин ревел пламенем, благородные сыновья пялились на Мерримак с послеобеденными хересами — с красного от солнца западного балкона в мартовских сумерках, и было им скучно. Дилижансы до Замка не доезжали, дорога скверная — поэтому в итоге семье наскучило все — и тут начались хвори, все они повымирали не от одного, так от другого. Стало понятно, что Замок никогда не предназначался для человеческого житья, на нем сглаз. Семейство (Ривзы из Линна) (его переименовали в Замок Ривз) собрало манатки и съехало, исчерпавшись — мать, дочь и три сына умерли, один еще в люльке — все они провели лето в Лоуэллском Замке — отец и его оставшийся сын отправились в Линн, спаялись с Готорновыми[91]костьми поблизости —

А Замок остался заброшенной кучей без окон и полный летучих мышей и слоев детскокашек на сто лет.

В 1921 году его купила единственная личность, кому такого надо. Купила задешево, пыльные архивы в Линне пожрали термиты, все печати и ленты попроваливались — лишь земля была хороша. (Но полно змей.) Купила его Эмилия Сент-Клэр, сбрендившая женщина, похожая на Айседору Дункан, в сектовой хламиде с родстерами из Бостона по выходным — и переназвала его не как иначе, а Трансцендентой