Один из первых русских летчиков Лев Макарович Мациевич (1877–1910) погиб при показательном полете на Комендантском аэродроме, а причины гибели остаются по сей день загадкой.

В 1907 г. судьба связала Мациевича с Балтийским заводом, где наблюдал за постройкой подводных лодок, но и разработал четырнадцать проектов подводных кораблей, изобрел двигатель, пригодный и для подводного, и для надводного хода лодок.

Лев Мациевич, внимательно следивший за развитием авиации и увлеченный ею, в октябре 1909 г. представил в Морской главный штаб России разработанный им первый в мире проект авианосца, способного нести двадцать пять самолетов. Одновременно он представил и проект специального аэроплана с усиленным шасси, способного совершать посадки на плавсредство.

Как и многое в нашей стране (царской, советской и постсоветской) этот проект, несмотря на самые положительные отзывы специалистов, остался нереализованным. В финансировании из государственной казны было отказано. Примерно в эти же годы Лев Мациевич вступил в партию социал-революционеров (эсеров). Принадлежностью к партии, собственно, и объясняются легенды, связанные с гибелью Льва Мациевича в 1910 г.

За год до этого он решил отойти от проектирования подводных лодок и посвятить свою жизнь авиации. Его приняли в Отдел воздухоплавания, возглавляемый великим князем Александром Михайловичем.

В марте 1910 г. капитана Мациевича отправили во Францию для изучения мирового авиационного опыта. Лев Макарович вернулся в Россию с лицензией пилота, подписанной всемирно известным конструктором и летчиком Анри Фарманом 13 сентября 1910 г., когда в столице Империи на Комендантском аэродроме началась первая авиационная неделя, а следом за ней последовал первый праздник воздухоплавания.

В день открытия праздника 23 сентября на Комендантском поле собралось много простого народа и высокопоставленных особ, в их числе был премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин (уже подвергшийся нападению эсеров). Мациевич предложил ему совершить путешествие по воздуху. Столыпин согласился. По свидетельству очевидцев, агенты охранного отделения, «пришли в ужас», когда «Фарман» с Мациевичем и Столыпиным скрылся в облаках.

Полет завершился благополучно. Зато на следующий день случилась трагедия. На «Фармане» Мациевич поднял начальника Главного морского штаба контр-адмирала Николая Матвеевича Яковлева, установив рекорд высоты. Затем он хотел лететь на «Соммере», но мотор забарахлил, и он вновь полетел на проверенной машине, пытаясь на ней взять новую рекордную высоту.

В 17 часов 33 минуты он взлетел. В 18.00 выстрел сигнальной пушки известил об окончании праздника, но народ не расходился, следя за полетом Мациевича. В 18.08 в небе раздался треск, а на трибунах — крики ужаса. С четырехсотметровой высоты падал разламывающийся на части самолет и летчик, который что-то кричал. По заключению врачей, смерть Мациевича наступила на земле. Его хоронили как национального героя.

Существует политические версии гибели самолета. Первая — восхищенный смелостью Столыпина, знавшего о принадлежности Мациевича к партии эсеров и не побоявшегося сесть с ним в самолет, Мациевич не выполнил боевого задания, и сам приговорил себя к смерти. Вторая — кто-то из боевой организации эсеров испортил двигатель, но это маловероятно.

Однако в любом случае стоит отметить полет с контрадмиралом. По сути, Яковлев мог считать себя родившимся третий раз на свет. Второе рождение он пережил будучи командиром броненосца «Петропавловск», который взорвался на японской мине 31 марта 1904 г. Тот взрыв унес жизни многих членов экипажа и двух выдающихся людей — адмирала Степана Осиповича Макарова и художника-баталиста Василия Верещагина. Контр-адмирала Яковлева расстреляли в 1919 г. орловские чекисты.

В Атласе тринадцати частей С.-Петербурга Николая Цылова, изданном в 1849 г., нет Никольского кладбища. В 1850-е гг. территорию решили благоустроить, создав сад, его план создал садовник Е. Одинцов, но в 1861 г. от этой идеи отказались в пользу устройства нового кладбища, первоначально названного Засоборным. Первое же захоронение произвели в 1863 г.

Никольским же кладбище стало в 1877 г., по церкви святого Николая Мирликийского, построенной по проекту епархиального архитектора Григория Карпова.

Территория между Шлиссельбургским проспектом (ныне — пр. Обуховской обороны) и Лаврой на Атласе Н. Цылова обозначена как «место, предполагаемое для каменных хлебных балаганов». Между тем, по другую сторону проспекта такие «балаганы», принадлежавшие разным владельцам без указания фамилий, уже отмечены.

«Хлебные балаганы» сыграли впоследствии важнейшую роль в формировании облика Обводного канала у его истока. На берегу Невы возникла знаменитая Калашниковская пристань. Имя хлеботорговца, в сфере интересов которого было не только зерно, но и все, что из него делалось, включая пиво и водку, с 1887 по 1952 г. носила Калашниковская набережная (ныне Синопская). Официально, кстати, название набережной присвоили по Калашниковскому пиво— и медоваренному заводу. А знаменитый Калашниковский ликеро-водочный завод до сих пор таковым и остается.

Калашниковская биржа — центр столичной хлеботорговли, сначала располагалась на пристани, а с 1895 г. — в специально построенном здании, выходящем на Полтавскую (дом № 12) и Харьковскую (дом № 9) улицы. Это здание не что иное, как нынешний Дворец культуры работников милиции.

Калашниковская пристань тянулась от Большой Болотной улицы, носящей сейчас имя ткача Петра Моисеенко (с этим персонажем мы еще встретимся) и до Обводного канала. Сюда везли хлеб из двадцати четырех российских губерний. Хлеб закупался на волжских берегах, сложными водными путями его доставляли до Ладожского озера, а оттуда по Неве — в столицу Российской империи.

Это была грандиозная база петербургской хлебной торговли, о чем свидетельствовала и вывеска над пристанью: «Санкт-Петербургская городская исполнительная комиссия по заведыванию хлебной пристанью».

Хлеботорговля приносила немалые доходы, из-за чего между купечеством, церковью и городской властью существовали серьезные трения. Споры велись вокруг двухкопеечных сборов в пользу города. Церковь считала эти деньги своими, поскольку прибрежные невские земли числились за Александро-Невским монастырем, — их пожаловала монахам дочь основателя Петербурга императрица Елизавета Петровна в 1742 г.

Но не будем ворошить скандальные страницы истории о том, как никто не хотел терпеть убытки, исчислявшиеся не одним десятком тысяч рублей в случае потери копеечных сборов.

Старые картинки позволяют увидеть, как выглядели «хлебные балаганы», или проще говоря амбары, на Калашниковской пристани.

Существовала даже Амбарная улица, названная по ним, однако в связи со строительством моста Александра Невского через Неву и реконструкцией одноименной площади улицу эту упразднили.

Ныне о хлеботорговле того времени напоминают только каменные пакгаузы — дома № 3–5 по набережной Обводного канала. Они расположены торцами к каналу и к Никольскому кладбищу.

Это хлебные амбары Александро-Невской лавры, возведенные в 1849 г. по проекту зодчего Александра Теми лиана при участии Карла Брандта.

Судьба послала Гемилиану довольно тяжелое испытание. После обрушения части здания, которое строилось по его проекту для Стенбок-Ферморов, Гемилиана на полгода посадили на гауптвахту, а затем на несколько лет отстранили от проектных работ. Хотя было выяснено, что строительство велось не под руководством Александра Петровича. Ему принадлежала