Хлеборобов работал в колхозе всю жизнь, начав трудовую деятельность со штурвального на комбайне; заочно окончив сельхозинститут, он прошел все колхозные низовые должности от управляющего отделением, механика, агронома и в конце семидесятых занял пост председателя, получив доступ к кремлевской вертушке и спецраспределителю продуктов, который, говоря по совести, именно он и делал изобильным.

Все шло хорошо, но грянула перестройка. Однажды, проснувшись, Иван Николаевич Хлеборобов обнаружил, что прежнего колхоза нет, а вместо него образовалось несколько фермерских хозяйств, по которым энергично растаскивалась бывшая колхозная техника. Иван Николаевич кинулся в район, а потом и в область, но руководители всех рангов объяснили, что такова теперь политика партии и правительства, и предложили бывшему председателю поехать в далекую Африку сельскохозяйственным специалистом, «а то в Африке, сам понимаешь, ни пахать, ни сеять не умеют, потому они там с голоду мрут». Ивану Николаевичу колхоз было шибко жалко, к тому же дети уже выросли, и, таким образом, на родной земле его уже ничто не держало. Поэтому он согласился поехать в Африку и был направлен в эти места, чтобы научить аборигенов, что, как и, главное, когда сеять. Аборигены сеяли, как местные боги на душу положат, никакой научной агросистемы они не применяли и передовыми методами агротехники не пользовались. Работали по старинке перед полевыми работами местный колдун Ненегро скармливал одну-две жертвы многочисленным крокодилам, и после этого негры с заунывными пениями отправлялись на поля. Урожаи, правда, были небогатыми.

Поэтому Хлеборобов сразу все взял в свои руки: жертвы частично запретил, попросил прислать ему минеральных удобрений, а главное — рассказал аборигенам об Агропроме, передовых методах хозяйствования, обязательности паров и квадратно-гнездовом методе посевов.

Негры рассказы приняли очень живо, а колдун воспринял Агропром как весьма могущественное божество. Не возражали аборигены и против объединения в коллективное хозяйство. Послушав объяснения Хлеборобова, один из негров, некогда учившийся в колледже американских миссионеров, весело сказал: «Понял. Это как групповой секс — всегда сачкануть можно». После этого идею коллективизации восприняли с истинным энтузиазмом, и на африканской земле появился колхоз «Тихий Нил». От реки Нил он находился достаточно далеко, чтобы местные жители вкладывали в название какой-то смысл.

Однако надо было честно признать, что работали негры с огоньком.

Только колдун Ненегро время от времени вносил сумятицу в слаженные ряды тружеников африканского Нечерноземья, поскольку от жертвенной практики отказываться не собирался, только сменил злое божество Пеликана на доброе божество Агропром. С трудом удалось уговорить его перейти к условному жертвованию. Колдун хмуро отнекивался, но потом с доводами согласился, однако лишь с тем, что ему все-таки позволят окунать в воду руку или ногу условной жертвы.

Вот за случайное членовредительство и пенял перед приходом гостей Председатель колдуну Ненегро.

— А урожаи? — поинтересовался Илья Константинович. —

Урожаи действительно выросли?

— Какая разница? — беспечно махнул рукой Председатель. — Главное, что коллективно все. У нас, брат, так — что потопаешь, то и полопаешь. А урожаи, они, брат, обязательно будут!

Выпили за будущие урожаи. В это время у ворот в деревню нетерпеливо засигналил автомобиль.

— Это еще кого принесло? — нахмурился Председатель.

— Туристы, наверное, — беспечно махнул рукой Мголо Нголо. От выпитого самогона он покрылся явственным серым налетом. — Кому еще по нашей саванне на автомобилях ездить!

Полог на входе в хижину колыхнулся, и на пороге ее показался мордастый мужик в сетчатой майке с надписью «Полюбил Бориса Билл, он так Монику любил!». Мужик был в шортах, открывающих полные волосатые ноги. На голов" мужика был белый пробковый шлем, на ногах желтели резиг новые пляжные шлепанцы, на груди чернел фотоаппарат, а на толстой шее вызывающе желтела толстая цепь.

— Здорово, мужики! — радостно заорал Жора Хилькевич из Мурманска. — Здесь, что ли, сафари на этих самых жирафов?

Тут он увидел Илью Константиновича Русского, но, казалось, совсем не удивился.

— Здорово, братила! — открыл он Русскому потные объятия. — Ну, блин, что ж ты в Каир на крокодилов не пришел? Такая прелесть была, м-мм, — поцеловал он кончики корот-ких пальцев. — Бля буду, объедение, братила. Пальчики оближешь! А уж выпили под крокодилов! Потом арабки пришли. Я тебе точно говорю, не бывает некрасивых баб, бывает мало водки! Всю ночь камасутрились. Ну ладно. Жорик зла не помнит. Ты здесь где остановился? Я смотрю, здесь, блин, даже трехзвездочного отеля не имеется. Ладно, я уже в Мурманск звонил, мне к вечеру «кунг» оборудованный самолетом доставят! А приятеля где забыл? Я так считаю, бабы здесь как гуталином намазанные, но хрен с ними, Жора зла не помнит. В конце концов, не в них дело. Мы сюда не за бабами, а за жирафами приехали. Бля буду, если я их с десяток не наваляю! Слышь, братила, а что тут народ пьет? Я думал, что здесь нормальной выпивки нигде не найдешь, поэтому пару ящиков «Муромца» заказал. Наше мурманское виски, блин, пятьдесят градусов крепости, бля буду! Жора Хилькевич подошел к Председателю.

— Ты, что ль, здесь за главного? — спросил он. — Клево, мужик. А где все племя?

— Народ в поле, — сказал Председатель. — А я здесь действительно главный и никому об том советую не забывать. А с теми, кто все-таки забудет, будет то же самое. — И он ткнул пальцем в однорукого и одноногого Бумбу.

Жора Хилькевич подошел ближе и с интересом оглядел инвалида.

— Что вы с ним делали? — удивленно спросил он. — Крокодила на него ловили, что ли? Неужели и на черных клюет? Вода ведь мутная, как они его в воде обнаруживают? По запаху, что ли?

Видно было, что наглый турист действует Председателю на нервы, и он давно бы приказал Ненегро принести Жору в жертву Агропрому, но не хотел международных осложнений.

А может, просто боялся, что его отзовут обратно в Россию, от беспорядка и холодов которой Иван Николаевич Хлеборобов уже отвык.

Потому он ничего не приказал Ненегро, а встал и, не прощаясь, вышел из хижины.

— Чо это он? — удивился Жора Хилькевич и ловко бросил в рот пластиночку «Орбита» без сахара.

— Волнуется, — сказал колдун Ненегро. — У нас сегодня премьера в народном театре. «Сказку о мертвой царевне» ставят.

— Ну, блин! — радостно удивился Жора. — У вас здесь, значит, и театр есть. Это зашибись, культурки похаваем! .

Тихие африканские сумерки стояли над деревней, и кие южные созвездия рекламно высветились в небесах, когда народный театр колхоза «Тихий Нил» начал показ своей постановки. Представьте себе, что чувствовал бы Шекспир, доведись ему увидеть «Гамлета» в Театре на Таганке, или, скажем, Имре Кальман, случись ему услышать свою «Мари-цу» в Волгоградском театре музыкальной комедии, — и вы поймете, как волновался Иван Николаевич Хлеборобов, когда занавес из зеленых пальмовых листьев раздвинулся и на освещенной сцене появились актеры.