— Наши потери и так слишком велики, — говорил он. — Нам не нужны лишние сложности.

Я понимал его мотивы. Он не давал мне согласия на штурм, боясь, что в случае победы я стану защитником отечества и получу право претендовать на трон. Тогда бы ему пришлось иметь дело с сильным царем и действовать только в указанных мной рамках. Поэтому он решил доверить престол юному Тутанхамону. Теперь все они кружат над троном как стервятники — верховный жрец, Эйе и Хоремхеб. И все же ныне Египет находится в куда лучшем положении, чем при еретике. Эхнатона оставили умирать в тоске и одиночестве. Что же касается Нефертити, то она ждет своего конца в руинах языческого города.

Молчание Мея означало, что рассказ окончен.

— Главнокомандующий, кстати, о Нефертити. Мне хотелось бы узнать о ней больше, — сказал я.

Он презрительно махнул рукой.

— Красивая женщина, родившаяся шлюхой. У нее была одна цель — сесть на трон и получить возможность заняться своим любимым делом: соблазнять мужчин. Не верь разговорам о том, что она была толковой царицей. Будь это правдой, при ее правлении страна не рухнула бы в яму продажности и разрухи. Она тоже бросила Эхнатона в последнюю минуту, когда он лишился той крошечной власти, которая у него еще оставалась. Но Нефертити опоздала и не сумела вовремя забраться на другой корабль.

Махо я посетил в его деревне, расположенной к югу от Фив. При Эхнатоне он был начальником полиции Ахетатона, а теперь зарабатывал себе на жизнь крестьянским трудом. Когда я встретился с Махо, ему было сорок лет. У него была хорошая фигура, грубые черты лица и грустные глаза. Закончив читать письмо моего отца, он закинул руки за голову и некоторое время оставался в такой позе, собираясь с воспоминаниями.

— Когда Эхнатон покинул наш мир, родник радости пересох, — начал он. — О Египет, да простят тебя боги!

Эхнатон впервые обратился ко мне, когда я был простым дворцовым стражем. Человеку моего положения о беседе с царевичем и мечтать не приходилось. Я часто видел его в саду издалека. Однажды утром он с любопытством подошел к моему посту, словно впервые заметил мое существование. Я окаменел. Он смотрел на меня до тех пор, пока я не восстановил дыхание и по моим жилам вновь не побежала кровь.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Махо.

— Откуда ты родом?

— Из деревни Фина.

— Чем занимается твоя семья?

— Сельским хозяйством.

— А почему Хоремхеб взял тебя в стражи?

— Не знаю.

— Он берет к себе только смелых. — Мое сердце сжалось от счастья, но я промолчал. — Я вижу, ты честный человек, Махо. — Я едва сдержал радость. — Ты примешь мою дружбу? — спросил он.

— Я не заслуживаю такой чести, — выдавил я, пытаясь справиться с потрясением.

— Мы будем часто встречаться, друг мой.

Ты не поверишь, но именно такой была моя первая встреча с царевичем. Именно так он отбирал людей. Мы обменивались короткими репликами, когда Эхнатон видел меня в дворцовом саду. Я следил за его жизнью издалека. Сначала я слышал о том, что он почитает Атона, а потом узнал о Единственном и Единосущем. Я часто слышал, как он пел прекрасные гимны своему Богу. Мое сердце полностью открылось ему. Вышло так, что его любовь стала чарами, навеки приковавшими меня к этому человеку. Признаюсь, я плохо понимал то, что он говорил. Меня долго смущал этот его таинственный невидимый бог, который любит людей и не наказывает их. Я не прекращал верить в Амона, но из любви к Эхнатону верил и в другого бога тоже. Он был самым жалостливым человеком на свете. Не причинял вреда ни людям, ни животным, никогда не пачкал руки кровью и никого не осуждал. Даже закоренелых преступников. Унаследовав трон после смерти отца, он вызвал меня и сказал:

— Махо, я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Ты будешь получать свое жалованье в любом случае. Ты согласен присягнуть, что веришь в Единственного и Единосущего?

— Да, мой государь. Я готов принять за Него смерть, — тут же ответил я.

— Ты станешь начальником полиции, — спокойно сказал он, — и никто не будет требовать, чтобы ты отдал за Него жизнь.

Я был готов сражаться со жрецами, хотя меня с детства учили любить и почитать их. Но за все время работы в полиции Эхнатона я ни с кем не сражался. За исключением одного раза. Но и тогда я сделал это без разрешения царя.

— Отныне, — сказал он мне в день моего назначения, — оружие для тебя — всего лишь украшение. Исправляй людей любовью, как я тебя учил. Помни: что нельзя вылечить любовью, страхом не вылечишь.

Когда мы ловили вора, то просто возвращали людям украденное. Потом отправляли его работать на плантации и учили словам мира и любви. Пойманных убийц мы отправляли на рудники. Но и там в свободное время они изучали новую религию. Нас много раз обманывали, наказывая за щедрость, но Эхнатон не огорчался.

— Скоро вы увидите, как дерево любви начнет приносить плоды, — упрямо повторял он.

Эхнатон начинал день с посещения храма, где он в одиночестве молился и пел свои гимны. Потом он общался с людьми, стоя на террасе своего дворца. Они с Нефертити ездили по Ахетатону в царских носилках без всякого сопровождения. Иногда выходили из носилок, чтобы приветствовать людей, собравшихся вокруг. Старых традиций, отделявших фараонов от простого народа, больше не существовало. Где бы ни оказалась царская чета, она всех призывала к любви и почитанию Единственного и Единосущего Бога.

Однажды утром молодой подчиненный доложил мне:

— Я слышал, как приближенные царя подозрительно шептались друг с другом.

Это было началом конца. Чиновники брали взятки, крестьяне страдали, а вся империя была охвачена мятежами. Обман и злоба текли рекой, как воды Нила. Я боялся, что царь впадет в уныние, но препятствия только укрепляли его убежденность и решимость. Он был уверен в победе. Никогда не сомневался в том, что любовь преодолеет все. «Тьма сгущается перед рассветом», — говорил он. В эти мрачные дни жрецы подослали к царю убийцу. Он прятался в кустах неподалеку от беседки Эхнатона и преуспел бы, не всади я ему в грудь стрелу. Только тогда царь понял, какая опасность ему грозила. Он помрачнел и долго смотрел в лицо убийце, испускавшему последний вздох.

— Ты выполнил свой долг, Махо, — наконец неохотно сказал он.

— Ради спасения моего государя я бы пожертвовал жизнью, — ответил я.

— А ты не мог взять его живьем? — тем же тоном спросил он.

— Нет, мой государь, — честно ответил я.

Он грустно промолвил:

— Жрецы сговорились совершить гнусное преступление. Они потерпели неудачу, но мы тоже опустились до зла.

— Иногда в борьбе со злом нельзя обойтись без меча, — ответил я.

— Именно так они и говорили со времен Менеса[37], объединившего два царства. Но удалось ли им одолеть зло? — Тут царя посетило вдохновение, и он воскликнул: — Придет время, когда восток и запад будут залиты светом одновременно!