стремиться к выполнению чужой работы. Рождаясь в семье брахмана, ты должен выполнять обязанности брахмана, даже в том случае, если душа твоя лежит к торговле или боевому искусству.

Эта кастовая религиозная структура не раз нарушалась. Брахманы брали в руки оружие, а кшатрии выполняли роль проповедников. Одним из таких нарушителей являлся и принц Гаутама, кшатрия по рождению. Он покинул дворец отца и ушел в мир, неся новое учение, которое было выше любых религиозных канонов. Буддизм, проповедующий ненасилие, был создан воином-кшатрией.

«Кшатрия» в переводе с санскрита, древнейшего из дошедших до нас живых языков, означает «избавляющий от боли». Он имеет право участвовать только в религиозных битвах, отстаивая идеалы веры. При этом считается недостойным пользоваться боевыми трофеями в личных целях. Каждый бой для кшатрии – это акт служения идеалам. До Будды Гаутамы было еще несколько инкарнаций, то есть воплощений божественной сущности, и все эти перевоплощения сопровождались кровопролитными сражениями.

В ведической истории описана битва на Курукшетре, самая кровавая из всех известных человечеству. В схватке полегло около пяти миллионов воинов. Индийский князь Кришна перед этим историческим событием вел разговор с принцем Арджуной. Тот, являясь кшатрией, сомневался в необходимости столь масштабного кровопролития. Кришна сумел убедить Арджуну в том, что не стоит покрывать имя позором и необходимо, смиренно приняв свое предназначение, вступить в битву и убивать врагов, нарушивших принципы морали, чести и посягнувших на постулаты веры.

До этого другой кшатрия, принц Рама, который вел жизнь отшельника и брахмана, встал на путь защитника морали и повел войска на царство демонов Раваны.

Унгерн считает себя кшатрией. Он любит описывать свою родословную, состоящую из славных полководцев разных времен. Большевизм он считает религией Сатаны и, сражаясь с ним, следует установленной дхарме. Стоит признать и то, что личной выгоды для себя он при этом не ищет. Думаю, без натяжки его можно считать в равной мере и буддистом, и кшатрией.

– Расскажи об этом жертвам его казней, думаю, им от его буддизма не станет легче.

– С позиций религии, конечно, не станет, – согласился Рерих, – а с позиций философии от иллюзий этого мира Унгерн многих сумел избавить. Ты знаешь, что монголы считают его теперь на полном серьезе богом войны? Если это и не так, то очень близко к истине. Барон удивительно живуч, и удача ему покровительствует неким мистическим образом. Сам он тоже верит в свою исключительность и сакральную роль в грядущих событиях. У него в юрте постоянно сидит старый шаман, который пророчествует и совершает различные ритуалы. Наш генерал, похоже, не брезгует никакими методами, лишь бы расположить богов к своей персоне. Можно быть уверенным, что если в еврейский Гееном он по каким-то причинам не попадет, то его с радостью примут в скандинавской Валгалле.

– Про еврейский вопрос, раз уж речь зашла… Если с большевиками более или менее все ясно, то с евреями на какой почве барон в контрах? Насколько я успел понять, он истребляет их поголовно и люто ненавидит… Должны же быть какие-то разумные причины?

– Кирилл, причины, конечно, быть должны, но мне о них ничего не известно. Сам барон о сем предмете почти не упоминал в разговорах, и с учетом его вспыльчивости и резких перепадов настроения эту больную тему в беседах с Унгерном затрагивать тебе не советую. Могу лишь отметить, что большевиков и революционеров барон ненавидит больше, чем евреев, – наверное, корень зла стоит поискать тут… Хотя причиной любых революций он считает именно евреев… Такой вот замкнутый круг…

Вдруг Рерих поднялся и исчез в темноте, оставив меня наедине со своими мыслями. Судя по тому, что он захватил с собой опустевший термос, – ушел за чаем. Отсутствовал всего несколько минут и вернулся сразу с двумя термосами, – пожалуй, разговор наш не подходил еще к концу, чему я был несказанно рад. Эти пустые мгновения без собеседника воспринимались в моем теперешнем состоянии почти болезненно, поэтому при приближении Рериха я продолжил тему разговора, который так неожиданно оборвался:

– Владимир, а откуда у тебя такие обширные познания в области религии и философии, если не секрет?

– Уверяю тебя, эти познания весьма ограниченны. Уже больше двадцати лет, как умер мой отец – петербургский нотариус Константин Федорович Рерих. Мне было тогда восемнадцать, младшему брату Борису едва стукнуло пятнадцать, и место отца в семье занял самый старший из нас, Николай, которому в тот момент было почти двадцать шесть лет. Представь себе, он к этому времени успел поступить в два высших учебных заведения одновременно. Отучился в Петербургском университете на юридическом факультете и в Императорской академии художеств, где занимался в студии самого Куинджи.

Вот Николай действительно универсальный эксперт, энциклопедически подкованный сразу в нескольких областях знаний. В свои семнадцать лет, в отличие от меня, троечника и повесы, он серьезно увлекся археологией и даже начал проводить самостоятельные раскопки в Псковской губернии. Неудивительно, что через пару лет он уже стал членом Русского археологического общества.

Академию художеств Николай окончил за несколько лет до смерти нашего отца. Его дипломную работу «Гонец» в свою галерею приобрел сам Петр Третьяков. Об этой картине, кстати, и Лев Толстой хорошо отзывался, высокого оценив мастерство моего брата. Не буду перечислять результатов кипучей деятельности Николая. Могу сказать, что даже после его женитьбы он всегда находил время для нас с Борисом, живо участвовал в нашей жизни, а когда стал подолгу выезжать за границу, вел непременную переписку, из которой мы узнавали о его успехах, мыслях и замечательных знакомствах. В Лондоне он, к примеру, был на короткой ноге с Рабиндранатом Тагором, находился в дружеских отношениях с Гербертом Уэллсом и Джоном Голсуорси. Именно там пару лет назад он налаживает контакты с Теософским обществом и вступает в его английское отделение. Из писем Николая стало известно, что он встретился со своим духовным руководителем загадочным Махатмой Мория, одним из Вознесенных владык. С этого момента брат с головой ушел в изучение всего, что связано с историей Индии, и, конечно, заразил нас своим интересом. Вот от Николая я и узнал многое о философии, религии, истории и искусстве этой загадочной страны.

Сейчас мой старший брат в Соединенных Штатах. Он получил приглашение от Чикагского института искусств на трехлетнее турне по тридцати городам Северной Америки с выставкой своих картин. Мечтает посетить Индию, Тибет и Монголию после окончания своего американского проекта, надеюсь быть ему полезным в таком начинании, но для этого я должен выжить и выбраться из Урги в Маньчжурию и Харбин. Там у Николая появились поклонники и последователи, которые обязательно