Вот закончу аспирантуру, заработаю деньжат, и тогда посмотрим на них.

— Аспирантуру закончишь, а дальше?

— Дальше? Дальше видно будет, но думаю, что выше доктора прыгнуть не удастся, там кончается рубеж личных достоинств, таланта, памяти, прилежности и начинается исключительная сфера связей. Там — политика.

Они расстались, и Волгин в общежитии уже вспомнил слова Бориса о неких рубежах, где кончаются приоритеты личных достоинств и начинаются другие. Он с болью вспомнил свою диссертацию, над которой столько трудился и о которой уже думал и говорил как о живом существе. Не успел он появиться в своей комнате, в которой, растянувшись на кровати, храпел Мизинчик, как возникла на пороге сестра Надя.

— Пойдем покушаем, и я тебе что расскажу, — сказала она таинственно. — Только вымой руки и причешись.

У сестры в комнате вкусно пахло щами.

— Что ты мне расскажешь? — поинтересовался Волгин, устраиваясь на стуле. Она посмотрела внимательно на него и налила ему полную тарелку щей.

— Мне тут один парень со старшего курса предложил интересную штуку, — сказала она со смеющимися глазами. — Только ты не удивляйся, он такой смешной, в очках, носит свою одну и ту же куртку зимой и летом, спит, наверно, в ней.

— Что? — сгорал от нетерпения Волгин.

— Замуж, — фыркнула она, и ее глаза вдруг засветились ярким светом и точно там разгорелись два огонька. Она отложила ложку и принялась смеяться, держась за живот.

— Ты давно его знаешь?

— Ты не думай, ничего у меня такого с ним не было, мы иногда с ним встречались на танцах на третьем этаже, по субботам, и он вообразил.

— Что ты сказала?

— Что я замуж не собираюсь, пока не закончу учиться.

— А парень хороший? Я его не знаю?

— Он такой белобрысый, небольшого росточка, в очках, ходит и как будто никого не видит, близорукий, — добавила она.

— Близорукий, близорукий, а рассмотрел, черт, самую лучшую девушку, — рассмеялся Волгин. — Паразит! Познакомь меня с ним, надо врага знать в лицо.

— Ой, какой он враг, он добрый и наивный. Я ему сказала, что у меня брат на старшем курсе. Он слыхал о тебе, но не знал, что я твоя сестра.

— Откуда он? Не москвич?

— Нет. Из Подмосковья, из Мытищ. Все зовет меня со своей мамой познакомить, она у него одна, и он у нее один.

— Если намерения серьезные у тебя и у него, то давай так: пригласи, скажешь, что одна боишься, мол, брат строгий, пусть и меня пригласит. Ладно? — Волгин заволновался. Он не предполагал, что его маленькая Надюлька может привлечь чье-то внимание на предмет женитьбы.

* * *

Мизинчик громко храпел, и Волгин несколько раз его трогал за плечо. Мизинчик мешал читать. Но вскоре Волгин перестал замечать храп Мизинчика, полностью погрузившись в работу. Когда уже завечерело, прибежала с вахты женщина и испуганно сообщила, что звонит Генеральный прокурор, срочно требует к телефону. Волгин уже знал, что это за «генеральный прокурор» и спустился вниз.

— Слушай, — услышал он знакомый голос Бориса. — Если дозвонишься, назначай ей свидание возле Центрального телеграфа. У меня квартира свободна!

— Кто позвонит?

— Да Ленка которая. Говори: «генеральный прокурор».

— Слушаюсь, товарищ прокурор, я вам позвоню, — отвечал Волгин. И положил трубку. Вахтерша смотрела на него с сочувствием, предполагая, что неслучайно вызвал к телефону студента «генеральный прокурор».

— Серьезное дело? — спросила она.

— Очень, — отвечал Волгин.

Она покачала жалостливо головой, а он отправился продолжать работу над диссертацией. По коридорам бродили, как тени, студенты; для многих из них еще продолжалась сессия, и они из последних сил пересдавали «хвосты». И тут ему навстречу выплыла из полутемноты коридора Чередойло. Она мелькнула мимо, прошелестев пышной юбкой, обдав тонкими духами, махнув длинными ресницами своих темных глаз. Он даже оглянулся, и она, представьте себе, тоже оглянулась. И махнула ему ручкой.

Лето пролетело быстро, Волгин заканчивал работу над диссертацией. Борис уехал в Ялту, профессор отдыхал на даче где-то в Белых столбах. Волгин целыми днями напролет пропадал в университетской библиотеке. И вот однажды он поднял глаза от книги, из которой выписывал цитаты, и увидел ее, Лену. Она стояла рядом. Он привстал и поздоровался. Она протянула руку и сказала, что приехала с Рижского взморья. Ровный золотистый загар и выгоревшие небрежно кинутые за плечи волосы подчеркивали ее красоту.

— Вы красивая, — сказал он, глядя на нее уставшими глазами.

— А вы тоже ничего. Отдыхали на юге?

— Нет. Борис ездил, а я сидел все лето в Москве и никуда не выезжал. — Он заметил, как ей идет сиреневый сарафан. — Я насиделся. Только подождите меня.

Он торопливо собрал книги на своем столе, сдал их. Вдруг он подумал, что ему приятно находится рядом с этой девушкой, чувствовать такой приятный запах ее волос, смотреть на загорелые ноги в открытых сандалиях. Поясок свободно держался на ее талии, не сковывая движений и словно открывая ему тайну ее тела, облаченное в выгоревший цветастый сарафанчик.

— Сколько вам учиться? — спросила Лена, свободно наблюдая за смущенным Волгиным.

— Я практически закончил учиться, последняя сессия, защита диплома, поступлю в аспирантуру и все.

— Почему вы так уверены, что поступите в аспирантуру? Уже решено?

— Да. Ученый совет рекомендовал.

— Ах, вот как! Пара каких-нибудь старикашек решает вашу судьбу. Это, конечно, хорошо. — Она опять засмеялась и как-то снизу вверх посмотрела на него, отчего он засмущался. — Вы не зайдете ко мне, я тут недалеко живу. — Вон, видите дом на Горького, напротив памятника Долгорукому. Это мой дом. Хотите? Никого нет, предупреждаю. Мама уехала в командировку, папа — улетел во Францию. Я одна, что, знаете, опасно для молодых парней. — Она опять засмеялась.

— А Борис тут рядом живет, подле Центрального телеграфа.

— Он нахальный тип.

— Да нет, он хороший.

— Владимир, не скажете же вы, что ваш друг, плохой. Он — нахал, из тех, кто сразу лезет под юбку. Не терплю.

Она отворила дверь в подъезде. Консьерж внимательно поглядел на них, узнав Лену, улыбнулся и поприветствовал. Никогда Волгин не видел такой большой и такой богатой квартиры с темными портьерами, коврами, уставленной дорогими старинными шкафами, столами, с огромными хрустальными люстрами, свисающими с потолка, и статуэтками лошадей из золота, фарфора, стекла. Все было пыльно, дорого, внушительно, но пахло псиной и кошками. И действительно, в одной комнате он сразу увидел трех персидских кошечек, в другой — пару огромных черных догов, в третьей — три клетки с попугаями, в четвертой — на столах — три аквариума с подсветками.

— Не удивляйся, это все дед, — сказала она. — Животные — его хобби. Давай выпьем кофе. Сиди спокойно! — крикнула