Осталось сварганить переходник из подручных материалов. Капитан сообразил, что вовсе не обязательно рубить серные пласты, когда в отвале под тоннелем лежат тысячи тонн каменной крошки. А материал незачем возить на базу, если можно переработать на месте.

Проанализировав промашку, Джек понял, до какой степени отчаяния дошел. Возможно, верное решение у него под носом, а он изображает героя-эмоционала. Досада остудила истерику.

Перебрав вещества, которые мог сложить аппарат субатомного синтеза, Эндфилд определил, что наименее вырожденным и токсичным у конфигуратора получается банальное золото.

Джек начал делать его в виде брусков, разливая расплавленный металл по пустым упаковкам из-под рационов. Подсмотренным в видении способом Капитан сложил стенки камеры переходника. Для верности он «облизал» кладку плазменной горелкой снаружи, пролил поверхности и стыки расплавленным золотом.

Эндфилд увлекся и наделал его слишком много. После работ по пайке и герметизации лишние пару десятков тонн Джек расплавил горелкой на крыше контейнера.

Благородный металл стек по прогретым горелкой блокам теплоизоляции, образовав прочную облицовку толщиной до сантиметра.

Теперь наполненным керамической пеной пакетам не грозили ураганы Беты, однако конструкция получилась крайне неэстетичной. Несмотря на функциональность, уродство было столь сильно, что Джек позволил снегу замести новый модуль, чтобы блестевшее золотом безобразие не мозолило глаза.

Капитану было понятно, что это все, на что он способен. Джек досадовал об утраченных цивилизацией навыках работы с древними материалами.

Он сдерживал нетерпение, наблюдая за собой и исследуя тело, мозг и сознание всеми возможными способами. Наконец он признал, что готов снова совершить путешествие в глубины времен.

И Эндфилд повторил свой эксперимент, перенеся ужас падения и мучительное возвращение в реальность. В этот раз правка после рекордера практически не требовалась.

Капитан не спеша прошелся по тексту, подолгу останавливаясь и возвращаясь к событиям немыслимой древности…

«… За Владимиром начинался болотистый край. Маленькие ручейки и речушки, изрядно попетляв по равнине, за многие века оставили озера и старицы, которые заросли тиной и ряской, наполнились вонючей жижей. Обоз прошел по краю страшных Юрьевских топей по наспех сооруженным гатям.

Это было весело. Телега Федора поминутно соскальзывала колесами в грязь, и возница орал на нас: «Подмогнеть, чего расселись!» Когда лошадь с нашей помощью вытягивала дядькин рыдван, он, словно опомнясь, замечал, что княжескому архивариусу не к лицу пачкаться. За эти пару часов я вволю напрыгался, весь перемазался и набрал полные сапоги мерзкой болотной водицы.

Потом были долгие переправы через Колокшу и Воршу по импровизированному понтонному мосту из свежесрубленных бревен. Колонна выбралась к бывшему Лакинску.

Путь пошел сквозь светлый березняк. Больше не нужно было сигать с телеги в болото и, утопая по колено в грязи, толкать ее под забористый мат возницы.

Скорость движения увеличилась. Мы ехали легко и непринужденно. Дорога не успела зарасти после прошлого похода. Князь Иван Васильевич частенько губил подданных в набегах на Мертвый город.

Папа объяснял, что недостаток огнеприпасов для прожорливых автоматов Калашникова и запасных частей для ремонта машин вынуждал князя ходить в бывшую столицу. Война с Суздалем требовала снова и снова беспокоить обитель немертвых.

Слегка разочарованный тем, что приключения ограничились переменой портянок, я привалился к теплому боку газовой бомбы и задремал. Последнее, что я услышал, были слова дяди Федора: «Намаялся парнишка с непривычки».

Снились мне дороги с горелыми грузовиками и БТР, каменистые горные тропы, по которым я карабкался, весь обвешанный патронными лентами, с пулеметом на горбу.

В лицо вдруг ударил густой оранжево-красный свет. Я вынырнул из неглубокого, тяжелого сна. Низкое солнце заглядывало в прямую, как стрела, просеку. Тело было усталым, точно я и вправду таскал пудовую железяку. Маруська так же размеренно топала по дороге. Отец вполголоса разговаривал с возницей, пользуясь тем, что их никто не слышит.

– Федор, ну ей-богу, ты как маленький, – сказал он. – Заладил «диавольский», «диавольский»… Ты же знаешь, как я не люблю князя. Но тут он не виноват. Он бы давно бы снес Арсенальную башню.

– А что так? Чтой яму мешаеть?

– Ты ведь знаешь, что боеприпасы не хранятся долго. Без башни и ее поля все протухло бы за пятьдесят лет. А благодаря ей мы до сих пор пользуемся запасами, собранными Иваном Волковым, которым идет седьмой век. А без огнеприпаса побьют нас суздальцы.

– А вот почему, Сергеич, он яё не чинить? – так же непримиримо яростно возразил дядя Федор. – Ты ведь помнишь, что раньше все не так было. Завод патроннай у нас в Вербовском был. Развалили, просрали. Один курень химическай осталси, где патроны снаряжают. Но от него толку чуть, вонища одна. Вся надежа на говно старое. А я тоже грамотнай, слыхал про сатанинскую постройку…

– И что же такое ты узнал? – поинтересовался папа.

– Башня гниеть, осыпается. Оттого, что каки-то там хвильтры работать перестали. Сам ведь видел, хвигурки на башне прогнулись и поскособочились. А чего яму? Сидить в своей крепости. На нас ему наплювать. Что живем, что дохнем…

– Нет, Федор. Ты не знаешь… Все элементы отсечки расположены внутри. А в стазисном поле ничего разрушаться не может.

– А чего мы тогда болеем у нас на Ленинке да мрем до времени?! – возразил дядька.

Но все же я отметил, что голос возницы стал не таким уверенным.

– Арсенальная башня ловит стазисное поле, что идет из Мертвого города. Если поле усилилось, то это означает одно – под землей заработал более мощный генератор. Вспомни, все случилось восемь лет назад, буквально в один день… Мы с тобой знаем, как было раньше и как потом стало…

– Иди ты, Андрюшка… – поразился Федор.

Он надолго замолчал.

Я чувствовал, как в дядьке борются противоречивые чувства. Скрытая в тоннелях под развалинами бывшей столицы нечисть регулярно облагала данью живых. В каждом набеге на Москву гибли десятки людей.

Этим не ограничивалось. Несколько раз в год «метрополитеновские» добирались до передовых застав в Покрове. Они захватывали пленников столько, сколько могли увести, остальных убивали на месте. Потом волокли драгоценную живую добычу в потьма глубоких чертогов. Об участи тех, кто оказывался в метро, рассказывали полубыли-полусказки, после которых боязно было днем выйти на улицу.

Но к этому привыкли. Куда больше владимирцы теряли от немирного соседа на севере. А подземные жители Мертвого города были где-то далеко, за непроезжими лесами, речками и болотами.

Но тут дяде Федору доходчиво обьяснили, что костлявая рука немертвых давно и крепко держит его за горло, отнимая здоровье, силу, радость. Может быть, возница вспомнил, как умирали его дети, как истаивала и сохла жена, как всё вокруг опошлялось и изгаживалось.