— У меня тоже есть вопрос, Та-ся, - раздельно, по слогам, произнес он мое имя. Я сжалась. По коже пробежал озноб.

Когда вот так, просто, но очень интимно, произносится твое имя, - добра не жди.

Конечно, попав в такое положение, когда этот мужчина так близко, трудно удержаться. Трудно не забыть все клятвы, которые давала себе, чтобы обезопаситься от прошлого. Трудно удержать свою душу, которая стремится причалить к нему.

Чтобы выиграть время, я побарабанила по столу. Медленная музыка струилась на втором этаже, и здесь и сейчас мы были одиноки среди толпы. Никакой лишний человек не попадет туда, где находится Грецких. Охрана, выставленная внизу, остановит любого, кто захочет оказаться там, где ему не место, там, куда Алексей запретил показываться.

И сейчас он слишком расслаблен, оглядывая мое платье, поигрывая пальцами, будто бы представляя, как проводит ими по моей обнаженной коже, и он точно уверен, что птичка попала в клетку.

И в этом он прав.

Темные глаза сканируют душу, будто бы пытаясь отыскать на самом ее донышке мою самую сокровенную тайну, и она трепещет от такого внимания, пристального, глубокого, порочного.

Черт.

— И я надеюсь на честный ответ. — Он словно взял в плен безоговорочно и просто, натянул лассо на моей шее, и мне никак не отвернуться от него, и остается только смотреть, ощущая себя кроликом перед удавом.

— Лешка – мой сын? — ну вот и все, вопрос прозвенел стрелой в набрякшей тишине.

Я отвела взгляд.

— А ты как считаешь?

— Мы все равно узнаем это точно совсем скоро. Может быть, ты хочешь мне сказать это здесь и сейчас…— он пропустил между своими длинными пальцами прядь моих волос, и я почувствовала, что дрожу. — Но я скажу тебе о моих сомнениях. Мне кажется, что он похож на меня. Такой же цвет глаз, волос, такая же форма носа. Я в этом не силен, но мне кажется, что он – моя маленькая копия.

— Такое бывает, — глухо подтвердила я. Он изогнул бровь, ожидая моего ответа. — Слышал что-нибудь о телегонии?

Алексей не ожидал такого поворота и удержал некрасивый смешок.

— Это что еще такое! Теле – что? — он все-таки хихикнул.

— Телегония, ну что же ты. Когда ребенок похож на первого мужчину у своей матери.

В его глазах промелькнуло что-то хмурое, не читаемое, и я напряглась.

— Знаешь, Тася, я думал, что мы говорим серьезно.

— А я и говорю серьезно, — соврала я, вздохнув с трудом, понимая, что до этого боялась сделать лишнее движение, лишний вдох, чтобы сохранить перед ним лицо. — Это ты паясничаешь.

Я встала и прошла к выходу. Дернула плечом, чувствуя, как его взгляд прожигает во мне дыру. Понимая, что играю с огнем, все равно не удержалась от такой шпильки, об упоминании о прошлом. Но о сказанном не жалею.

Все наслоилось между нами, навертелось в какой-то болезненный, бесконечно огромный ком. Да что говорить – это просто Гордиев узел, который мы все пытаемся распутать, вместо того, чтобы сделать то, что нужно: разрубить его, избавив от боли резко, раз и навсегда.

— Твоя бывшая жена сказала, что ты не можешь иметь детей, — глухо сказала я, не поворачивая головы у тому, кто остался за моей спиной. Говорить это было невероятно тяжело, я чувствовала себя также, наверное, как Атлант, поднимающий на своих плечах землю. Тяжесть навалилась на плечи, на грудь, под ребрами заныло. Я будто физически чувствовала ту боль, которую причиняли сейчас мои слова Алексею.

— И? — мужчина с честью принимал все, что я ему давала. Даже то, чего не имела права говорить.

— Она сказала, что ты можешь лишить меня родительских прав, — вторую часть нашего невысказанного разговора я оставила за скобками. Ни к чему снова заводить тему отцовства Леши.

— Если посчитаю нужным, — я скорее чувствовала, чем слышала, как он надвигается на меня громадой своего тела, передвигаясь при этом тихо и медленно, как гепард перед прыжком на будущую добычу.

— Ты должен знать, что своего ребенка я не отдам никому.

— Ты это уже говорила, — сказал он мне буквально в ухо рядом. Я вздрогнула.

Этот день, начавшийся в салоне красоты, и обещавший быть простым, легким, беззаботным и отчасти радостным, становился все тяжелее, труднее. Я ощущала сейчас себя Сизифом, который тащит камень в гору. Мы говорили о том, о чем не должны были говорить. Ведь это смешно: оставить ребенка без матери! Лишить меня моего главного сокровища – Лешки! Оставить без смысла жизни. Да я просто не вынесу этого.

— И повторю еще раз, если ты этого не понял.

Он провел пальцем по моей обнаженной спине, касаясь позвонков, и я задрожала. Но сейчас, когда в моей голове прорастали мысли о том, чего я могу лишиться, дрожала я не от волнения, которое возникало от присутствия мужчины, сильного, доминантного, а от волнения и затаенного страха.

— Об этом еще очень рано говорить, Таисия.

Он вдруг привлек меня к себе, положил одну руку на талию, другой притянул ладонь к своему сердцу. Так, танцуя под едва слышимую музыку, он повел меня вперед. Обратно от входа, в глубину выемки, где мы только что сидели. Я чувствовала, как колотится его сердце, и понимала, что мое тоже стучит синхронно с ним.

— Но твоя идея по поводу телегонии очень, очень забавная, — рассмеялся он вдруг. — Не думал, что услышу от тебя подобную глупость.

Я нахмурилась. Меньше всего мне хотелось сейчас обсуждать это. Тем более, слышать, что тебя обвиняют в глупом поведении!

— Это не глупость, — попыталась вяло протестовать я.

— Конечно, конечно, — Алексей погладил мою ладонь. — Но мне приятно, что ты помнишь и думаешь обо мне в этом ключе.

— В каком? — нервно среагировала я.

— Ну как… — он улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего веселого. — Всегда приятно быть в чем-то первым. Раз единственным быть не удалось.

Глаза мои лихорадочно забегали. Несмотря на то, что я пила все витамины, которые прописал врач, на то, что он ставил мне систему, чтобы я скорее восстановилась и стала обычным, полноценным членом общества, и на то, что, по его словам, я была практически здорова, если не считать того факта, что была немного истощена, сейчас мне показалось, что я в одном шаге от инфаркта.

Алексей стянул мои волосы сзади, потянул их вниз, так, что мне пришлось запрокинуть голову, оголив шею, демонстрируя свою беззащитность. Приблизился настолько, насколько это было возможно, так, что я даже чувствовала его дыхание, а он, держу пари, видел, как бьется жилка на моей шее, выдавая крайнюю степень волнения.

— Единственным быть не удалось, — медленно и глухо прорычал он. — Но, может быть, мне удастся стать последним?

Я дернулась раз, другой. Ударила его кулачком по плечам. Но легче было бы сдвинуть гору, чем заставить Алексея сделать то, что мне было нужно.