Нам приходится уехать. В реанимацию посетителей не пускают. Зато на следующий день, когда мы возвращаемся, бабушка уже приходит в себя.

Я так рада, что не могу остановить глупые слезы, текущие по щекам против моей воли.

Бабушка еще очень слаба и даже головы с подушки не может поднять.

Мы сидим у нее, болтая о какой-то неважной чепухе, просто чтобы не молчать. Хочется подольше насладиться этой легкостью. Ощущением, что камень упал с души. Самая рискованная часть лечения позади.

— Хочу попросить вас об услуге, — говорит бабушка.

Мы с готовностью подвигаемся ближе. Попроси она сейчас хоть луну с неба — постараемся достать.

— Мне нужен Николай Угодник, — с каким-то придыханием объявляет бабушка.

— Э-э-э, — растерянно тянет Макар.

— Ба, — осторожно начинаю я, — операция прошла успешно. Надеюсь, с Николаем Угодником ты встретишься не скоро.

Бабушка машет на нас рукой.

— Да нет, вы не поняли, — говорит она. — У меня есть икона любимая с Николаем Угодником. Она небольшая совсем, и я ее часто с собой носила прямо в сумке.

Макар рядом со мной очень старается не закатить глаза.

— Так вот, — продолжает бабушка. — Эту икону я потеряла много лет назад. Вот исчезла и все! Как сквозь землю провалилась. Думала, отвернулся от меня чудотворец. А сейчас, представляете, приснился мне. Стоит такой грозный и говорит «зачем ты меня в коробку с этими стекляшками засунула?». Ну я и поняла сразу, что он в коробке с елочными шарами на антресолях.

— Мы ведь много лет елку не ставили… — шепчу я, прикрывая рот ладонью.

Прекрасно помню, как бабушка всю квартиру перерыла в поисках своей иконы. Всю мебель от стен отодвигали тогда в надежде найти пропажу.

— То-то и оно! — говорит бабушка. — Уж не знаю, как я его туда сунула, но помяните мое слово — там он, голубчик мой!

Конечно, — соглашается Макар, — мы с Ясей сегодня же съездим и проверим.

Попращавшись с бабушкой, решаем не откладывать дальнюю дорогу.

Так что Макар ведет нас на обед в ресторан, после которого мы сразу должны поехать в нашу старую квартиру.

Очень уютное место. И совсем не современное. Старая, но явно дорогая мебель создает какую-то особую атмосферу. С того места, где сели мы, виден большой концертный рояль в центре зала.

— Не знаю, почему ты мне не веришь, но я люблю слушать живую музыку, — говорит Макар, сообщив официанту наш заказ. — Это ресторан моего друга. И здесь по пятницам и субботам играют отличные пианисты.

Я закатываю глаза.

А к инструменту подходит мужчина в джинсах и толстовке. Присаживается. Открывает крышку.

Я завороженно смотрю, как над клавишами взлетают его гибкие пальцы. На секунду замирают в воздухе, а потом раз, и обрушиваются вниз, рождая поток музыки. Умело и легко создавая волшебство.

— Привет, Макар, — меня вырывает из момента солидный мужчина лет сорока, подошедший к нашему столику.

— Яся, знакомься, — говорит Макар, пожимая протянутую ему руку. — Это Марк Тихонов — владелец этого шикарного ресторана.

— У вас тут просто волшебно, — искренне говорю я, тоже пожимая протянутую мне руку Марка.

Макар приглашает друга присоединиться к нам, и тот присаживается за столик.

— Надеюсь, вы не против, — Марк кивает на рояль, — если Сергей немного при вас порепетирует.

— Я только за, — говорит Макар, с аппетитом уничтожая свой стейк. — А насчет Яси не знаю. У нее какие-то проблемы с музыкой.

Марк переводит на меня удивленный взгляд, а я чувствую, что краснею.

Пинаю ногой под столом Макара.

— Попросить Сергея прекратить? — любезно спрашивает хозяин заведения.

— Нет, что Вы, — я трясу головой. — Ни в коем случае. Игра вашего пианиста на высоте. Дух захватывает.

Марк кивает.

— Приятно, когда приходят люди, которые могут это оценить.

Я краснею еще сильнее и опускаю взгляд на тарелку.

— Яся тоже раньше играла, — как бы между прочим сообщает Макар.

Брови Марка взлетают вверх.

— Вы пианист?

— Нет! — слишком резко и поспешно отвечаю я.

— Она бросила музыку, — добавляет Макар.

Я сжимаю в руках вилку с ножом, не в силах справиться с неловкостью.

— Надеюсь, ради чего-то столь же великого? — спрашивает Марк.

— Вовсе нет, — отвечает за меня Макар.

— Тогда почему? — кажется, Марку и правда хочется узнать, на что я могла променять то, к чему сам он явно испытывает страсть.

— Да, Ясь, почему, объясни нам? — спрашивает Макар, заглядывая в мои глаза.

26

Я кладу столовые приборы на скатерть и вытягиваю свои ладони над столом. Так, чтобы их было лучше видно.

— Пальцы больше не слушаются, — признаюсь я даже не стараясь скрыть легкую дрожь рук. — Восемь лет назад я сильно обожгла кисти. Вернуть необходимую для игры подвижность было просто невозможно.

— Невозможно? — уточняет Макар. — Или ты даже не пыталась?

Поджимаю губы.

Может, это и правда. Я не слишком старалась. Смирилась с тем, что музыка больше не для меня.

Я не могла больше быть прежней собой. Не после того, что случилось.

И за пианино я так больше ни разу не села.

Потому что было так плохо, что, казалось, музыка своим живым потоком снесет остатки того, что держит меня в этом мире живой.

Мне просто было страшно. И я боюсь до сих пор.

— Музыка не обязана быть профессией, — в голосе Марка, хозяина ресторана, я слышу сочувствие. — Многие люди играют, танцуют, рисуют для себя.

— Конечно, — соглашаюсь я, только чтобы не спорить.

Аппетит пропал.

Я молча жду пока Макар закончит свой обед.

Злюсь на него.

Ну зачем он лезет в это?

Когда мы уходим из ресторана и садимся в машину, сильно хлопаю дверью, надеясь вывести мужчину из себя.

А то меня разозлил, а сам сидит спокойный.

Но Макар только вздыхает, никак не комментируя мое настроение.