мы готовы поверить. Не будет преувеличением сказать, что в некоторых полках продажно большинство мужчин… Летними вечерами Гайд-парк и окрестности Альберт-Гейт полны гвардейцев и других, занимающихся оживленной торговлей, практически не маскируясь, в форме или без нее… В большинстве случаев выручка составляет удобное дополнение к карманным деньгам Томми Аткинса».

Насколько это извращение проникло в армию и флот, лучше всего можно судить по тому, что существуют специальные дома для этой формы проституции. Эта практика не ограничивается Англией, она универсальна. «Солдаты пользуются во Франции не меньшим спросом, чем в Англии или Германии, а специальные дома для военной проституции существуют и в Париже, и в гарнизонных городах».

Если бы мистер Хэвлок Эллис включил в свое исследование половых извращений Америку, он обнаружил бы, что в нашей армии и на флоте царят те же условия, что и в других странах. Рост постоянной армии неизбежно способствует распространению половых извращений, а казармы – это инкубаторы.

Помимо сексуальных последствий казарменной жизни, она также делает солдата непригодным к полезному труду после увольнения из армии. Мужчины, искусные в ремесле, редко поступают в армию или на флот, но и они после военного опыта оказываются совершенно непригодными для своих прежних занятий. Привыкнув к праздности и вкусив азарта и приключений, они не могут удовлетвориться никакими мирными занятиями. Уволенные из армии, они не могут заняться никакой полезной работой. Однако, как правило, это социальные подонки, освобожденные заключенные и тому подобное, которых гонит в строй либо борьба за существование, либо собственные наклонности. Они, закончив военный контракт, снова возвращаются к своей прежней преступной жизни, еще более огрубевшие и деградировавшие, чем прежде. Общеизвестно, что в наших тюрьмах много бывших солдат, а, с другой стороны, армия и флот в значительной степени напичканы бывшими каторжниками.

Из всех пагубных последствий, которые я только что описала, ни одно не кажется мне столь погибельным для человеческой порядочности, как дух патриотизма в случае с рядовым Уильямом Бувальдой. Поскольку он по наивности полагал, что можно быть солдатом и одновременно пользоваться правами человека, военные власти жестоко его наказали. Правда, он прослужил своей стране пятнадцать лет, и за это время его послужной список был безупречен. По словам генерала Фанстона, сократившего приговор Бувальде до трех лет, «первой обязанностью офицера или рядового является беспрекословное подчинение и лояльность правительству, и не имеет значения, одобряет он это правительство или нет». Так Фанстон утверждает истинный характер лояльности. По его словам, поступление в армию отменяет принципы Декларации независимости.

Какое странное развитие патриотизма, превращающего мыслящее существо в лояльную машину!

В оправдание этого самого возмутительного приговора Бувальде генерал Фанстон говорит американскому народу, что действия солдата были «серьезным преступлением, равным государственной измене». В чем на самом деле заключалось это «ужасное преступление»? Просто в этом: Уильям Бувальда был одним из полутора тысяч человек, посетивших общественное собрание в Сан-Франциско; и, о ужас, он пожал руку оратору, Эмме Гольдман. Ужасное преступление, которое генерал называет «большим военным преступлением, несравненно худшим, чем дезертирство».

Может ли быть более серьезное обвинение против патриотизма, чем то, что таким образом он заклеймит человека преступником, бросит его в тюрьму и отнимет у него результаты пятнадцати лет верной службы?

Бувальда отдал своей стране лучшие годы жизни и самое мужество. Но все это было ничтожным. Патриотизм неумолим и, как все ненасытные монстры, требует всего или ничего. Он не признает, что солдат тоже человек, имеющий право на собственные чувства и мнения, на собственные склонности и идеи. Нет, патриотизм не может этого допустить. Это урок, за усвоение которого Бувальде пришлось заплатить довольно высокую цену, хотя тот и не пропал даром. Выйдя на свободу, он потерял положение в армии, но обрел чувство собственного достоинства. Ведь это стоит трех лет лишения свободы.

Писатель о военных условиях Америки в недавней статье прокомментировал власть военного над гражданским в Германии. Он сказал, между прочим, что если бы наша республика не имела другого смысла, кроме как гарантировать всем гражданам равные права, то она оправдала свое существование. Я не сомневаюсь, что писатель не был в Колорадо во время правления патриотического режима генерала Белла. Он, возможно, изменил бы свое мнение, увидев, как во имя патриотизма и республики людей бросали в каталажки, держали в тюрьмах, гнали через границу и подвергали всяческим унижениям. Инцидент в Колорадо – не единственный случай произвола военных Соединенных Штатов. Едва ли найдется забастовка, в которой войска и милиция не пришли бы на помощь властям предержащим и где они не действовали так же надменно и жестоко, как кайзеровские солдаты. Кроме того, у нас есть военный закон Дика. Неужели писатель забыл об этом?

Немалая беда большинства наших писателей состоит в том, что они совершенно невежественны в текущих событиях или в том, что из-за отсутствия честности они не будут говорить об этих вещах. И так случилось, что военный закон Дика прошел через конгресс с небольшим обсуждением и еще меньшей оглаской – закон, который дает президенту право превратить мирного гражданина в кровожадного человекоубийцу якобы для защиты страны, а на самом деле для защиты интересов той конкретной партии, чьим рупором оказывается президент.

Наш писатель утверждает, что в Америке милитаризм никогда не может стать такой же силой, как за границей, потому что у нас призыв добровольный, а в Старом Свете – принудительный. Однако джентльмен забывает принять во внимание два очень важных факта. Во-первых, этот призыв породил в Европе глубоко укоренившуюся ненависть к милитаризму во всех классах общества. Тысячи новобранцев в знак протеста зачисляются на военную службу и, попав в армию, используют все возможные средства, чтобы дезертировать. Во-вторых, это неотъемлемая черта милитаризма, породившего огромное антимилитаристское движение, которого европейские державы боятся гораздо больше, чем чего-либо еще. Ведь милитаризм – величайший оплот капитализма. Капитализм пошатнется в тот самый момент, когда тот будет подорван. Действительно, всеобщей воинской повинности у нас нет, то есть мужчин обычно не принуждают идти в армию, но у нас сформирована гораздо более требовательная и жесткая сила – необходимость. Разве это не факт, что во время промышленных депрессий происходит громадное увеличение числа призывников? Торговля милитаризмом, может быть, и не прибыльна, и не почетна, но это лучше, чем бродить по стране в поисках работы, стоять в очереди за хлебом или ночевать в муниципальных ночлежках. В конце концов, это тринадцать долларов в месяц, трехразовое питание и ночлег. Но даже необходимость не является достаточно сильным фактором, чтобы вселить в армию элемент характера и мужества. Недаром наши военные