Плавно, точно опавший лист, он опустился к ногам Ивы. Она присела рядом с ним, баюкая черный пакет, и сама не поняла, как так вышло, что вместо него у нее в руках оказался урбунд… Нет! Не урбунд, а Кииви. Теперь у него было имя. Ива пригладила его растрепавшиеся волосы. По щекам текли слезы.

– Конечно, мой дорогой, я тебе спою… – Ива прочистила горло. – Эту песню мне пела моя Матушка, когда я не могла уснуть или когда мне снились дурные сны…

И она запела одну из колыбельных Матушки Ночи. Пусть тихо и фальшиво, неумело и путаясь в словах, но она знала, что для ребенка у нее на руках нет и не может быть песни лучше. Веки Кииви сомкнулись, дыхание стало спокойным и ровным. С каждым вдохом его хрупкое тельце становилось бледнее и прозрачней, он как будто таял на глазах. В какой-то момент Ива поняла, что видит сквозь него свои руки. Но все равно она продолжала петь и гладить Кииви по макушке. И пела до тех пор, пока он не исчез окончательно – у нее в руках снова оказался черный мешок. Когда она выберется отсюда, она найдет в лесу подходящее место, где достойно похоронит его, место, где она сможет навещать его и он уже никогда больше не будет брошенным и забытым. А пока что – спи спокойно, милое дитя.

Ива подняла голову и огляделась. Бледные дети стояли вокруг нее, серьезные и печальные.

– Он ушел, – сказала Ива, не представляя, что еще можно сказать. – И нам пора уходить. Но другим путем.

Дети переглянулись.

– Ты дала ему имя. – Ива кивнула. – А нам? Нам ты тоже дашь имена?

– Я? Но… – Ива откашлялась. – Конечно, я дам вам имена. Сейчас.

Она прикрыла глаза и мысленно сосчитала до двадцати. Наречение имен – дело непростое, но раз уж взялась, теперь не отвертишься. Впрочем, когда она посмотрела на детей, все встало на свои места. Нужно просто увидеть их теми, кто они есть. И для Ивы, которая столько дней провела в лесу, это оказалось несложно. Точно так же, как она увидела, кто такая Куэ, она увидела и этих детей.

– Слушайте меня, – сказала она громко. – Вот ваши имена…

Дети разом подались вперед.

– Ты – Вяз, – сказала Ива тому, кто стоял к ней ближе всех. – А ты – Бук, тебя зовут Ель, а тебя – Ольха…

Кончиками пальцев она дотрагивалась до груди или до плеча каждого, кому давала имя, и дети деревьев один за одним отступали, склонив головы.

– Вы двое – Рябина и Вереск, а тебя зовут Ива, так же как и меня.

– Как же ты поняла, кто из них кто? – много дней спустя спросила ее Повариха. – Кто из них Вяз, а кто Ольха? Ты же сама говорила, что они выглядели одинаково, не отличить одного от другого.

– Просто Вяз был похож на вяз, а Ель – на ель, – ответила Ива, и Роза покачала головой, будто это действительно что-то значило.

А позже она стала думать, что дети менялись, когда она давала им имена: Ель оказалась темнее и выше прочих, Бук – приземистей и шире в плечах… И вот они стоят вокруг нее, совсем не похожие на тех, кем были раньше, но при этом оставаясь точно такими же. Когда Ива касалась их кожи, она чувствовала кору, и у каждого из детей-деревьев она была особенная. У одних – гладкая, у других – шершавая или же грубая и ребристая. Если бы она закрыла глаза и смогла отключиться от всех прочих чувств, кроме осязания, то точно бы решила, что снова очутилась в Большом Лесу.

Потолок мусорной пещеры затрясся, и сверху рухнул огромный лист ребристого пластика, открыв дыру, сквозь которую виднелось голубое небо. Следом упал стул без двух ножек и обрушился водопад из испортившихся овощей. Тряслись и стены, и пол под ногами – мусорный вепрь разваливался на глазах.

– Быстрее! – крикнула Ива, привлекая к себе детей. Еще немного, и их завалит отбросами. – Быстрее… Нужно выбираться отсюда…

– Выбираться? – воскликнула та, что стала Елью. – Куда? Как?

– На свет, – выдохнула Ива, уворачиваясь от падающей жестянки с острыми краями. – В Большой Лес, только там вам и место…

Она двинулась вперед, но в тот же миг пол перед ней провалился. Ива едва успела отскочить. В открывшемся провале она увидела склон одной из мусорных гор и участок дороги, но слишком далеко, чтобы прыгать.

Мусорный вепрь раскачивался все сильнее. Сквозь дыру в его брюхе Ива разглядела его ногу – в какой-то момент та резко подогнулась, и вепрь стал заваливаться на бок.

– Держитесь крепче! – крикнула Ива. Одной рукой она прижимала к груди черный сверток, в другой – сжимала сухую ладошку Вереск. – И прыгайте сразу за мной!

Она могла лишь надеяться, что за треском и грохотом дети ее услышали и поняли. Сама Ива подалась вперед, держась к краю дыры настолько близко, насколько это возможно. Вепрь поначалу падал медленно, но затем – быстрее и быстрее. Удержаться на нем – все равно что пытаться устоять на лавине, катящейся по горному склону. Одно неверное движение, один шаг в сторону, и сила, которой невозможно противостоять, попросту сметет тебя. Мимо, вращаясь, как кленовая крылатка, пролетела гнилая доска с торчащими ржавыми гвоздями. Ива пригнулась, хотя это едва ли могло защитить от сыпавшегося сверху мусора. Еще немного, и…

– Прыгайте! – крикнула Ива и прыгнула сама, увлекая за собой Вереск. В тот же миг мусорный вепрь окончательно развалился.

Падение вышло не ахти каким удачным. Ива упала, ударившись плечом, и покатилась вниз по склону, пока не наткнулась на деревянный ящик, полный гнилых груш, превратившихся в склизкую кашу. Там она и осталась лежать, тяжело дыша и не решаясь поднять голову, чтобы посмотреть, все ли дети смогли выбраться. Неужели у нее получилось? Ива не понимала, гордиться ли ей или плакать.

– Смотрите! – услышала она удивленный голос другой Ивы. – Здесь столько неба!

Ива приподнялась. Все семеро детей стояли, разведя руки и открыв рты, и таращились в пронзительно-синее ясное небо. Каким же огромным оно, должно быть, казалось им после мусорной пещеры! Иве и самой захотелось вот так вот раскинуть руки и стоять, подставив лицо теплым лучам солнца, и ничего больше не нужно. Но не здесь.

Она встала, пошатываясь, расправила плечи и повернулась на восток. Черный Замок дымил из всех своих труб, отравляя небо ядовитым дымом, оранжевые грузовики ползли к нему,