порез через горло и спускающийся к спине. Я знал достаточно, чтобы понять, что это был порез от ножа, и он был близок к тому, чтобы лишиться жизни. Еще полдюйма, и он бы захлебнулся собственной кровью.

— Так тебе нужны мышцы?

— Почти уверен, что под всей этой мочой и костями у тебя есть и мозги. Я не буду держать тебя в гребаных бриллиантах, но я могу уберечь тебя от голода, пока ты решаешь, что ты хочешь делать со своей жизнью.

— Почему?

Никто никогда не помогал другому просто так.

Никто.

На это он пожал плечами.

— Да хрен его знает. Я бы не сказал, что я хороший парень, Тиг. Я просто понимаю отчаяние, когда вижу его. Поверь мне, я вижу его чертовски много в этой работе. Обычно я ни хрена не могу сделать. Или, может быть, так же часто, я сам создаю это, когда снимаю частное дерьмо и передаю его за деньги. Я занимаюсь грязным дерьмом. Может быть, это мой способ заплатить за это. Я думаю, что тебе тоже нужно начать это делать.

С того дня я так и сделал.

Я заключил контракт с Ксандером, когда выбрался из-под банды, с которой был связан с семнадцати лет. Это не было сделано без крови, могу добавить. Но это должно было быть сделано.

Однажды, несколько лет спустя, мы поехали по следу пропавшей девушки, которую копы не могли найти по своим каналам, в какое-то гребаное место под названием «Навесинк-Бэнк», которое было выгребной ямой преступной деятельности. Мы нашли ее в «Хейлсторме», военизированной организации, где ее особые навыки применялись на практике. Эти навыки заключались в кодировании. Она была живым, дышащим компьютером. И она сбежала, когда родители отключили ей интернет.

Мы с Ксандером переглянулись, пожали плечами и молча согласились оставить ее там, где она была. Отчасти потому, что мы не хотели злить лидера того лагеря, но также и потому, что мы понимали.

Мы остановились в городе, чтобы выпить пива.

И это была судьба, мать ее, точно так же, как и в тот день, когда я связался с Ксандером. Там в баре был Сойер Андерсон. Они с Ксандером знали друг друга, так что мы заняли столик, пили и разговаривали.

К тому времени, когда Ксандер был готов вернуться в город, я получил предложение о работе, от которой не смог отказаться.

— Думаю, ты наконец-то нашел ее, — сказал Ксандер, хлопнув рукой по моему плечу, и ушел, не сказав больше ни слова.

И я нашел.

Какая-то часть меня, возможно, всегда знала, что я должен уехать из города. Я должен был оставить позади все эти старые призраки. Мне нужно было больше не видеть лица, которое бы меня знали. Мне нужно было начать все сначала.

Работая на Сойера, я медленно, но верно справлялся с этой задачей. И хотя в конце концов он узнал все грязные подробности моего прошлого, это произошло после того, как он уже знал, доверял и уважал человека, которым я стал.

Слои грязи, вины и злости, которые я все еще носил в себе даже спустя годы после начала работы на Родса, постепенно сходили на нет.

У меня есть квартира, старое заброшенное офисное здание, я купил его за деньги, и я отремонтировал его внутри. В конце концов, я позволил какому-то строителю взять подвал и построить в нем чертово убежище. Я завел связи в городе, хотя в целом держался особняком.

Не было дня, даже более десяти лет спустя, чтобы я не думал о Рейни, не задавался вопросом, кем бы она могла стать, кем бы мы оба могли стать, если бы обстоятельства сложились иначе.

Думаю, именно поэтому дело Кэсси и Кензи тяготило меня больше, чем обычно. В офисе мы занимались многими делами. Но мы не часто сталкивались с делами, в которых похищали женщин. На самом деле, я думаю, было только одно отдаленно похожее дело, и это было много лет назад. Это навеяло плохие воспоминания. Я был отвратительно осведомлен о зле некоторых мужчин, зная, что они сделали с моей собственной сестрой, зная, что могло произойти с Кас, зная, что этот больной ублюдок все еще хотел сделать то же самое с Кенз.

И хотя все поиски ни к чему не привели, не было никаких следов, я не мог сдаться.

Я должен был защитить ее.

Этого не должно было случиться в мою смену.

Как и с моей сестрой.

— Какой она была?

Я почувствовал, что моя голова дернулась, не понимая, насколько я был в отключке, пока не посмотрел на Кенз, чертовски красивую, с грустными глазами.

— Что? — спросил я, сбитый с толку.

— Твоя сестра.

— Ох, — сказал я, слегка пожав плечами, и сказал ей правду. — Честно говоря, она была очень похожа на Риз. Милая, слишком милая, учитывая то, в каком окружении она выросла. Непостоянная и немного наивная, возможно.

Ее рука освободила вилку, скользнула по столу и сомкнулась над моей рукой, слегка повернувшись, чтобы она могла сжать ее. После этого она не отпустила ее.

— Мне очень жаль, — сказала она, и в ее словах была такая глубина, которую можно было услышать только от женщин, возможно, только они могли по-настоящему понять этот ужас.

— Это было давно, — ответил я, чувствуя, что почти задыхаюсь, что было для меня совершенно чуждо. Но прошло много времени с тех пор, как я действительно сидел и думал о своем прошлом. Иногда столкновение с ним так действует на тебя.

— Готова поспорить, что это совсем не так.

Это была чертова правда.

Видеть ее на той плите в морге, растерзанную, синюю и фиолетовую, с порезами и ранами по всему лицу и горлу, совсем не похожую на ту девушку, которую я видел, уходя в школу тем самым утром, да… эта картина всегда будет стоять перед глазами.

Моя рука оказалась под ее рукой, пальцы скользнули между ее пальцами, немного неловко, учитывая угол, но я сжал ее пальцы, прежде чем отпустить ее, и потянулся за виски, нуждаясь в том, чтобы выкинуть вкус моего прошлого изо рта.

Я не рассказывал женщинам эту историю.

Почти, как правило.

Я знал ее такой, какая она есть — темной, уродливой, ужасающей. Я также понимал, что не многие женщины могут даже отдаленно понять это, примириться с мыслью, что мужчина, совершивший эти поступки, — тот самый, который сидит напротив них. Я это понимал. Поэтому, поскольку у меня ни с кем не было серьезных отношений до такой степени, чтобы