С учётом того что эта способность к построению социальной матрицы из Глава первая Что такое факт-карта 130 сущностей была переиспользована нами для языка, мы воспринимаем вещи, события и концепции из их отношений с другими вещами, событиями или концепциями. Они являются не некими самостоятельными «вещами», а лишь порождением других знаний, других предполагаемых нами «сущностей».

Поэтому всё, что я рассказываю о человеке, может с тем же успехом быть отнесено и к любому другому «нечто»: к любому предмету, который представляет собой набор его функциональных характеристик и ваших личных пристрастий, к любому факту (например, историческому событию) и любому абстрактному знанию (включая научные теории, философские концепции).

В каждый из них — хоть в стул, хоть в татаро-монгольское иго, хоть в теорию относительности — мы вносим некую сущность, чтобы иметь возможность этот предмет, этот факт или эту абстракцию мыслить:

♦ мы вносим сущность стула в физический предмет — стул, чтобы знать, как его использовать по назначению, и эта сущность стула — по Платону, «стульность» — вносится нами во все стулья;

♦ мы вносим сущность в историческое событие — факт татаро-монгольского ига, чтобы знать, как к нему относиться, чтобы определить его место в ряду других фактов, чтобы иметь возможность им оперировать в рамках своих умозаключений;

♦ мы вносим сущность и в теорию относительности, чтобы, не вдаваясь в детали, иметь возможность использовать её при проведении каких-то специальных расчётов, или, например, для характеристики человека, который её создал, или, как вы можете видеть, чтобы привести её как пример научной теории.

Но если бы мне вздумалось объяснить человеку, который вообще ничего не знает о мебели, истории и науке, что такое «стул», «татаро-монгольское иго» или «теория относительности», я бы заработал мозоль на языке — и всё равно, думаю, «сущность», которую он вложит в эти «нечто», будет радикально отличаться от моей.

При этом сами эти «нечто» продолжали бы быть этими «нечто». И это воƒƒƒƒ прос даже не интерпретаций, а значений, которые мы присваиваем вещам и людям. А значение — это, во-первых, вещь всегда субъективная, а во-вторых, сама по себе состоит из других значений, из отношений одних значений к другим.

Поскольку мы с вами находимся в одном более-менее общем информационном поле, вам я могу сказать просто — «стул», «татаро-монгольское иго», 131 «теория относительности» — и рассчитываю, что пробуждаю в вас таким образом соответствующие воспоминания об общей для нас «сущности» этих «нечто».

Да, в деталях мы можем сильно не совпадать, но вот сущность будем видеть более-менее общую. Но что же такое тогда эта «сущность»? Что мы там видим в этих «нечто» такое, что существует для нас, только если мы воспитывались в одной культурной среде?

В том-то и дело, что ничего: нет там никакой сущности, это просто обман восприятия, тот самый эссенциализм. Как ребёнок считает, что у его плюшевой игрушки есть сущность, душа, и может даже общаться с ней, так и мы обнаруживаем сущности в совершенно разных вещах, включая даже мёртвых людей и те концепции, которые они формулировали.

Это лишь иллюзия, что мы видим в вещах какие-то «сущности». Мы усматриваем в них некое значение этих вещей для нас. Это значение и есть та «сущность», которую мы вносим в те или иные вещи, концепты, факты. Мы приписываем эти «сущности» всяким «нечто», чтобы понять, как с этими «нечто» быть, чтобы определить, чем они являются (что они значат) для нас.

Вот почему, когда мы взаимодействуем с неким «нечто» (с другим человеком, с отдельными вещами, фактами, концептами), мы взаимодействуем не с ним непосредственно, а с теми контекстами, в которых мы эти «нечто» привыкли рассматривать.

Проще говоря, мы никогда не имеем дело с чем-то одним — с каким-то предметом, фактом, концепцией, мы всегда имеем дело с целой системой отношений, которые и порождают значение для нас этого «нечто». Только в контексте всякая вещь или явление обретает для нас определённый смысл.

Человека мы рассматриваем через его социальный контекст, как-то нами понятый или предполагаемый, а всё остальное — через другие контексты: материального бытового мира, событийного, научного мышления и т. д.

Впрочем, довольно теории, от которой, вероятно, вы уже порядком устали. Давайте, насколько это возможно, её упростим. Когда мы создаём карту (модель) реальности:

♦ мы создаём поле неких сущностей («нечто»), которые находятся в определённых отношениях друг с другом;

♦ чем больше мы знаем о том, в каких отношениях они друг с другом состоят и сколько таких отношений, тем лучше мы понимаем каждую из этих сущностей («нечто»).

Собственно, это и есть процесс мышления, который мы воспроизводим, которому мы содействуем, создавая факт-карту. Конечно, бумага и карандаш не заменят самой нашей интеллектуальной деятельности, однако они решают несколько очень важных проблем.

Технология факт-карт, если описать её как последовательность действий, выглядит предельно просто, если не сказать — примитивно:

♦ вы берёте лист бумаги, желательно формата А3 (хотя можно и больше), записываете в его центре свой вопрос или как-то иначе обозначаете проблему, которой посвящена факт-карта;

♦ далее ваша задача состоит в том, чтобы выписывать на бумагу различные факты (мысли), которые приходят вам в голову, когда вы размышляете над соответствующим вопросом;

♦ важно, что, создавая факт-карту на листе, вам необходимо распределять мысли (факты), приходящие вам в голову, спонтанно — не списком, не схемой, а хаотично, «как карта ляжет»;

♦ хаотично распределяя ключевые факты по листу бумаги, вы в какой-то момент почувствуете необходимость связать какие-то факты в группы, увидите их отношение друг к другу, взаимовлияние и взаимозависимость;

♦ наконец, когда критический объём фактов выгружен вами на факт-карту, произойдёт чудо — вы вдруг осознаете, что вам следует делать то-то и то-то, вы как бы получите изнутри себя (своей ДСМ) инструкцию и даже своего рода позыв к действию.

Однако же это только внешне кажется таким простым, таким нехитрым занятием. Потому что карандаш и бумага — это лишь подручные инструменты, которые, как я уже сказал, помогают нам обойти несколько таких естественных для мозга препятствий, имеющих, впрочем, для нашего мышления почти фатальные последствия.

Во-первых, нам трудно долго, обстоятельно и, главное, целенаправленно думать о какой-то одной задаче, не используя при этом внешних дополнительных подручных средств.

Загружая интеллектуальные объекты в дефолт-систему (ДСМ), мы испытываем внутреннее сопротивление, потому что мозг стремится экономить энергию:

♦ переключиться на какую-то менее сложную задачу (прокрастинация);

♦ действовать на автоматизмах (то есть использовать уже существующие у него системы реагирования — «прихваты»);

♦ или, в крайнем случае,