и из него вынесла вчерашняя сельчанка, что молчание всё таки золото, а та самая "сдержанность", о которой твердили обе преподавательницы никому ещё не принесла вреда.

"В груди — яд, на языке — мед. Нейра Радонир, понятен ли вам смысл этой фразы? Не всякое надлежит произносить вслух, больше молчания теперь, больше спокойствия после. Неосторожные слова — камни, бьющие в висок произносящего их…"

Получать в висок булыжником ни сейчас, ни потом девице Радонир не хотелось, поэтому на поздравления целителя со "счастливым положением" и статусом будущей матери ответила она тихим "Благодарю вас". На улыбки девушек — горничных и слезливые восторги старухи Ридд также постаралась улыбнуться, хотя на душе даже и не кошки скребли, а карациты своими когтями, да о фарфоровые черепки.

Хоть и напилась Амелла вдосталь сладкого чая, да кисленького, приятного питья, однако во рту было горько, ровно натолкали ей в глотку хины, а то и парского перца добавили. Слезы, хоть и не любила девица Радонир хныкать, рвали горло и просились наружу.

За что? Чем так прогневила она Богов? За какие такие дела под колени бьют? Наказание что ли? Или испытание? Если испытание, тогда куда и к чему готовят?

Глупые Боги! Тысячи бесплодных баб по всему Остару детей просят, так и дайте им. Тем всё одно, от кого приплод — лишь бы было. А ей, Амелле, и без него забот хватало.

Нет. В общем — то, дети это неплохо. Но… не так же быстро! И… не от НЕГО же.

Амелла даже знала точно — будь это чей угодно ребенок, она б стерпела. Примирилась, равно как мирится человек с плохой погодой, нехваткой денег, либо с болезнью. Примириться могут люди со многим, если некуда деваться и изменить ничего нельзя.

Примирилась же она с нейром Дангортом! И, что удивительно — мерзким Палач ей теперь и не кажется. Лицо изувеченное, изрезанное шрамами тело… близость с ним. А жгучий, коричный аромат грубой, бронзовой кожи сладок и приятен. И ласки, и неумелая, будто совсем первая нежность — приятны. Голос. Шепотки. Шипение. Иногда странное, ровно звериное "подрыкивание" — приятно. Когда нет его дома (вот как сейчас!), так немного даже и скучает она по нему…

"Стерпится — слюбится, а не слюбится, так свыкнется, — говорила когда — то тётка Лима, обряжающая в подвенечный наряд одну из соседских невест, выгодно проданную мачехой состоятельному, прижимистому вдовцу из ближней деревеньки — Не хнычь. Не в твоем положении перебирать, сама понимаешь! Не реви, говорю! Тебе легче будет, замужней. Своим домом проще жить, сама увидишь. Всяко не под мачехиным началом."

…Каратель, любовная постель, и даже замужество с ним это ОДНО. А вот приплод его — совсем ДРУГОЕ!

И, ежели с первым ещё как — то можно "свыкнуться", то со вторым…

Да от одной мысли, что придется таскать ЭТО в себе, а потом, вытолкнув наружу, кормить грудью, Амелле делалось настолько муторно, как если бы ей пришлось сейчас, вот сейчас облизать коровий, немытый зад. Или заблеванный пол в городской пивной.

Амелле Радонир был мерзок этот ребенок. Крохотный, едва лишь зародившийся в ней, он был намного мерзее, чем его отец. Даже нейер Дангорт в их первую встречу не вызвал настолько острого чувства.

— Ненавижу, — свистнула она сквозь зубы, пользуясь тем, что теперь находилась одна в спальне — Ненавижу. Тварь. Руки мне связать хочешь…

Прикрыв глаза, девушка положила руку на обнаженный, прохладный и пока ещё впалый живот. Смяв край ночной рубашки, прошлась острыми ногтями по нежной, белой коже.

И тут же… очнулась.

Вот же дура! Пока она лежит здесь и мотает на кулак воображаемые сопли, уходит время. Драгоценное, ЕЁ время!

Когда вернется нейер Дангорт? Ясно же, что не раньше завтрашнего дня или даже вечера.

Во первых, заговор есть заговор. Такое "с кандычка" не решается. Даже если уже и известно, кто да чем отравил Правителя, казнить злоумышленника за пять минут не выйдет.

Во вторых. Правитель нейеру хоть и сводный, а всё же брат. Удостовериться в том, что здоровью недужного ничего не угрожает, тоже дело не получаса.

Обе служанки, выполнив все данные им распоряжения, покинули комнату. Целитель отправился принять плату за визит и перекусить, растроганная Ридд вызвалась его сопровождать.

И это всё тоже — не на полминуты.

Итак, что делать?

Можно, конечно, попробовать нажраться пороху или сцильского гриба, как делали иногда тайком "подзалетевшие" деревенские молодухи, да только где всё это взять?

Порох может и есть в поместье, да только он как те деньги из тайника карателева кабинета — есть, да не про её, Амеллину, честь.

Сцильского гриба полно в лесу, особенно под валежником, на трухлявых пнях. Растет он также и на гнилых, попавших под дождь или снег, досках. Любая бросовая, порченная древесина прорастает насквозь этой мягкой, кружевной, красноватой, пушистой плесенью. Невозможно горькой на вкус, как говорят.

И что? Что теперь?

— Ясно что, — буркнула девица Радонир, скидывая ноги с постели и одновременно прислушиваясь к происходящему снаружи — Ясно…

Решение пришло одномоментно с тем, как растаяла мимолетная, последняя мысль о порохе и чудодейственном, грибном отваре.

МАРИЛЛА.

Зеленоватые, гибкие побеги, надежно укутанные мешковиной и травой, присыпанные землей, крепко спящие теперь в уже почти готовом "теплячке"…

О таких свойствах мариллы девице Радонир было известно давно — от деревенской знахарки, ближайшей теткиной подруги.

Засушенные кора и ветви растения имелись у той вдосталь, стены чердака в небольшом знахаркином домике были увешаны мешочками и "завертками", наполненными измельченным, пахучим сырьем. Так как ни в Полях, ни в Трирсе мариллы не водились, чудодейке приходилось покупать их через третьи руки. Однако же, лекарка никогда не несла убытков, втридорога перепродавая спасительное снадобье ммм… состоятельным особам, попавшим в сложное положение.

— Если она сухая, так завари как чай, и пей, — рассказала знахарка как — то раз тетке Лиме за чашкой ягодной наливки — А если свежая, так пару веток сжевать и всё! Крови хлынут, да и байстрюк с ними вместе…

…Очень быстро прокрутив это воспоминание в памяти, Амелла Радонир, одетая в теплое платье, накинув сверху плащ, сбежала по лестнице в полутемный, пустой холл.

Воровито оглянувшись, толкнула тяжелую входную дверь и, упав в ледяные объятия начинающегося утра, утонула в густом, плотном как набивка матраса, тумане.

До спасительного "теплячка", баюкающего гибкие, зеленоватые ветви, которые когда нибудь будут покрыты нежной, мягкой листвой и громадными, невероятной красоты цветами — шагов пятьдесят, не больше. Девушке нужно было просто повернуть за угол дома…

Сердце