— Впереди четко виднелись тени людей, вооруженных и одетых в броню. Около дюжины. Пасынки.

Их командир спустился на несколько ступеней. — Ты удивила нас, — сказал он. — Тебе удалось сделать это.

— Да, — промолвила Ишад. — А теперь уходите отсюда. Будьте благоразумны.

— Это наш человек.

— Не ваш, — возразила она.

— Их больше, — тихо произнес Мрадхон. Высоко над ними, на берегу, показались огни факелов — красные точки, мигающие сквозь кустарник. — Отдай его, женщина. — Он все еще поддерживал пасынка, но тот сам уже почти стоял на ногах, опираясь на Мрадхона и Хаута, хотя и не имел еще сил говорить. Или, возможно, у него не было желания делать это, так как всем было ясно, что пасынки, стоящие во мраке, не проявляют никакой инициативы.

— Уходите, — повторила Ишад и стала медленно подниматься по лестнице к железным воротам в живой ежевичной изгороди со двора ее дома. Она подошла к ним, обернувшись, посмотрела на своих спутников, и махнула рукой.

«Идем», почувствовал Мрадхон по трепету своих нервов. Человек, которого они привезли, самостоятельно сделал нерешительный шаг, и они двинулись вверх по лестнице к воротам, которые Ишад раскрыла для них, открывая дорогу в сад, заросший сорной травой и кустарником. Легко и быстро отворилась дверь дома, они подошли к ней, вновь поднялись по ступеням — следом слышались торопливые шаги — легкая поступь Мории, хромающая походка Мор-ама. Железные ворота скрипнули и закрылись.

— Вносите его, — послышался шепот Ишад за их спинами; и им ничего не оставалось, как повиноваться.

Вспыхнул огонь в камине. Загорелись свечи. Одновременно. Мрадхон в страхе огляделся по сторонам: слишком много окон, слишком открытый дом, в нем очень трудно будет отразить нападение. Пасынок навалился на него. Мрадхон отыскал подходящее место и с помощью Хаута уложил его на кровать, застланную оранжевым шелком. Это страшное зрелище занимало все его мысли — оно и еще окна. Он огляделся вокруг и посмотрел на Морию, стоящую у стены с полками, заваленными книгами, недалеко от окна, отметив мерцание огней в щели ставень.

— Выходите! — закричал кто-то тонким голосом. — Или мы подожжем вас.

— Изгородь, — сказал Мор-ам. Лицо Ишад оставалось спокойным и холодным. Она подняла руку и махнула ею, будто до нее не доходил смысл происходящего. Все огни в комнате горели, и в ней было светло, как днем.

— Изгородь, — повторил Мор-ам. — Они сожгут ее.

— Они уже близко, — подтвердила Мория, пряча глаза и пробираясь к спасительной стене. — Идут сюда.

Ишад не обращала на них внимания. Она взяла чашу, окунула в нее тряпку и положила мокрую ткань на разбитое лицо пасынка. И сделала это очень нежно. После чего разгладила его волосы. — Стилчо, — обратилась она к человеку, — теперь полежи спокойно. Они не войдут сюда.

— Им этого и не надо, — сказал Мрадхон сквозь зубы. — Женщина, им будет вполне достаточно того, что он поджарится вместе с нами. Если у тебя припасен какой-то трюк, пускай его в дело. Торопись.

— Мы предупреждаем вас, — раздался голос с улицы. — Выходите или вы все сгорите! Ишад выпрямилась.

За оконными ставнями неровным пламенем вспыхнул огонь. Вспыхнул ярко, словно солнце. Послышались крики людей и свист ветра. Мрадхон вздрогнул, увидев вспышки в каждом окне, и Ишад, стоящую спокойно, будто черное изваяние посреди этого света. Ее глаза….

Он отвел взгляд и посмотрел в бледное лицо Хаута. Крики снаружи стали громче. Вокруг дома рокотал огонь, подобно пламени печи. Цвет его менялся, переходя от белого к красному и вновь от красного к белому. Неожиданно крики смолкли.

Вдруг наступила тишина. Всполохи пламени исчезли. Даже свет свечей и огонь в очаге стали затухать. Вис повернулся к Ишад и увидел, как она перевела дыхание. Ее лицо — он никогда не видел его в гневе — сейчас оно было таким.

Колдунья подошла к столу, спокойно отхлебнула вина темно-красного цвета. Затем достала вторую чашу, третью… шестую. Но вином наполнила только свою. — Чувствуйте себя, как дома, — произнесла она. — Ешьте, если хотите есть. Пейте. Вреда от этого не будет. Я знаю, что говорю.

Ни один из них не тронулся с места. Ни один. Ишад осушила свою чашу и заговорила спокойным тоном.

— Ночь, — сказала она. — До рассвета остается час или чуть больше. Садитесь. Садитесь там, где вам больше нравится.

И отставила чашу. Потом сняла плащ, аккуратно развесила его на стуле, наклонилась и стащила один ботинок, затем другой, стала босиком на лежащую на полу подстилку. Стянула с пальцев кольца и положила их на стол. Посмотрела на них, но ни один так и не двинулся с места.

— Располагайтесь, — еще раз пригласила она, и на этот раз в глазах колдуньи помимо ее воли промелькнуло что-то очень мрачное.

Мрадхон отступил назад.

— Я не стала бы, — сказала она, — открывать дверь. По крайней мере, сейчас.

И отошла на середину шелкового ковра. — Стилчо, — позвала она, и человек, который только что был почти при смерти, сделал движение, пытаясь сесть.

— Нет, — сказала Мория сдавленным тихим голосом, но не из особой любви к пасынкам, в этом не было сомнения. Мрадхон испытывал то же чувство, к горлу его подступила тошнота.

Ишад протянула руки. Пасынок поднялся и качаясь подошел к ней. Она взяла его за руки и потянула за собой на пол, где заботливо усадила рядом.

— Нет, — сказал Хаут спокойно и тихо, почти беззвучно. — Нет.

Но Ишад даже не посмотрела на него. Она принялась что-то шептать этому человеку, словно делясь с ним какими-то своими секретами. Его губы начали двигаться, повторяя за ней слова, которые она произносила.

Мрадхон схватил руку Хаута, так как тот стоял ближе всех, и потянул его назад. Хаут отступил, прижавшись к стене. Мория подошла к ним. Мор-ам тоже нашел убежище в их углу, наиболее удаленном от этих двоих.

— Что она делает? — спросил Мрадхон, вернее попытался спросить — комната поглотила звук, и никто ничего не услышал.

* * *

Она грезила, глубоко уйдя в свои видения. Человека, который находился под ее чарами, звали Стилчо. Он тоже внимал этим грезам, но так, что мог уходить в них и возвращаться. Сейчас он хотел вернуться: его душа стремилась вылететь из темных коридоров к яркому свету.

«Сджексо, — звала она, вновь и вновь, пытаясь вызвать одного из своих многочисленных духов. — Сджексо». Наконец она овладела его вниманием. «Сджексо. Это Стилчо. Иди за ним. Я жду тебя».

Это был молодой негодяй, он как раз приближался к границе света, и, как обычно, пытался быть независимым, но дрожал от воспоминаний о холоде улиц, по которым пробирался, и от силы ее гнева.

Она называла другие имена и вызывала их, а затем отсылала глубоко-глубоко, на самое дно своих воспоминаний — все они были ее людьми, в большинстве своем грубыми. Правда, было несколько деликатных и несколько таких, кто не хотел подчиняться. Одним из них был разбойник, который бросал свои жертвы в гавань после того, как уродовал их лица. Другой был цербером: его имя было Риннер; он часто путался с проститутками, о чем его командир даже не догадывался. Они не хотели подчиняться, очень не хотели; и еще было несколько душ, которые следовали ее воле покорнее всех: мальчик с лицом, залитым слезами — один из нищих Морута; придворный Кадакитиса — сладкоречивый, с волосами медового цвета и подлым черным сердцем. Они поднимались к ней, вились вокруг нее, словно облака.