Клевахин "расколол" Гольцова за минуту. Как оказалось, парень страдал повышенной любознательностью и, кроме своих непосредственных обязанностей по охране периметра кладбища, не удержался от соблазна подсмотреть за происходящим на черной мессе. Он и "нарисовал" Клевахину портрет главного действующего лица сатанинского шабаша. Майор не поленился и постарался увидеть таинственного руководителя секты воочию. Оказалось, что Джангиров посещает частную клинику, где лечит пулевое ранение. Остальное оказалось делом техники – в прямом смысле слова; тут уж постарался большой спец в этом деле старлей Тюлькин, славно поработавший скрытой телекамерой.

Клевахин тщательно запротоколировал показания Гольцова, как письменно, так и с помощью видео, но водворять его в следственный изолятор не стал – он уже давно убедился, что руки мафии достанут кого угодно и где угодно. Поэтому майор лишь дал наказ старому сукиному сыну Андрону, чтобы тот хорошо следил за внуком и не выпускал его из укрытия ни под каким предлогом. Если, конечно, он не хочет вскорости справить по нему поминки. Барыга понял Штымпа правильно, и поторопился отправить дуракавнука от греха подальше. А сам майор решил не спешить открывать свои карты следователю Атарбекову, мудро рассудив, что каждому овощу свое время.

– У вас есть протокол допроса Ваты? – резко спросил Атарбеков.

– К сожалению, он тогда был не в состоянии подписать… – Клевахин изобразил скорбную мину. – А на следующий день Вату изъяли из обращения.

– Знаю, – хмуро сказал следователь. – Надеюсь, протокол – пусть и в таком виде, без подписи – я все-таки получу.

– Нет проблем, – с воодушевлением ответил Клевахин. – Могу вам отдать его прямо сейчас.

Предполагая нечто подобное, он в ксерокопии протокола допроса Гольцова поменял лишь данные свидетеля. И теперь там фигурировал Ватагин. Который, как был почти уверен майор, не мог с того света ни подтвердить, ни опровергнуть написанное.

Но это понимал и Атарбеков.

– Все это, – потряс бумагами следователь, – филькина грамота. Ни один суд не примет подобные доказательства.

– Конечно, – охотно согласился Клевахин. – Я ведь, как говорится, не первый раз замужем.

– Тогда зачем огород городить?

– А чтобы козлы капусту не съели, – жестко отчеканил майор. – Мне хочется побеседовать с Джангировым до того, как его пошлют вслед за Ватой. Но поскольку он такая важная персона, – Клевахин глядел прямо в глаза Атарбекову с вызовом, – то я хочу обойтись с ним по-джентельменски, а не нашим обычным ментовским нахрапом. Или я уже не имею права в интересах дела вызывать нужных свидетелей?

– Имеете. Но отвечу вопросом на вопрос: а я тогда зачем нужен? Для мебели? – Атарбеков старался сохранить спокойствие, хотя это у него не очень получалось.

– Резонно, – согласился майор. – Извините, постараюсь, чтобы впредь таких накладок не случалось.

– Уж постарайтесь… – хмуро буркнул следователь.

Оба понимали, что весь этот разговор и извинения – не более чем пустые словеса. Каждый вел свою игру и каждый знал об этом. Но приличия требовали сидеть за столом в белых перчатках…

– Мне хотелось бы присутствовать при вашем разговоре с Джангировым, – поднимаясь, сказал Атарбеков.

– Конечно, – кивнул Клевахин. – Я позвоню…

Атарбеков ушел. Неприкаянно маявшийся под дверью Тюлькин, который уже заждался, проскользнул в кабинет едва не на цыпочках. Майор, недовольно морщась неизвестно от чего, пил остывший чай. Впрочем, оснований для недовольства у него было хоть отбавляй…

– Так мы едем… или как? – осторожно поинтересовался старлей.

– Уже почти приехали, – пробурчал Клевахин и поднялся. – Пойдем, гроза блатных…

Поселок Чулимиха считался окраиной города. Номинально. На самом деле поселок мог претендовать на звание мини-республики и даже имел свои четко определенные границы, за которые чужому человеку, в особенности молодому и с другого городского района, заходить было небезопасно. Такое противостояние длилось с незапамятных времен – когда Чулимиха называлась слободой и добры молодцы из купеческого сословия, проживающие в центре, ходили стенка на стенку и кулак на кулак выяснять отношения с чулимихской голытьбой.

В новые, перестроечные, времена микрорайон Красный Пахарь (так в свое время окрестили Чулимиху большие борцы за светлое коммунистическое будущее) стал весьма популярным питомником правоохранительных и мафиозных структур – практически каждый третий милиционер города и "бык" на службе у "новых" русских жили на его запутанных донельзя улицах. Этот странный конгломерат давно уже стал притчей во языцех, так как простому обывателю было весьма сложно отличить где заканчивается порядок, а где начинается бардак, и кто кому брат, а кто – сват. Потому чулимихские "красные пахари", народ ушлый и тертый, решительно наплевали на тех и других, здраво рассудив, что благодаря такому удачному стечению обстоятельств у них нечаянно образовалась свободная экономическая зона.

Чулимихских мелких торговцев не трогала ни мафия, ни правоохранительные органы, ни налоговые службы – все успешно делали вид, что Красный Пахарь относится к разряду аномалий сродни Бермудскому треугольнику и что он существует в каком-то другом измерении.

Клевахину пришлось здорово потрудиться, пока он не вышел на след горе-террориста, оставившего на кладбище сумку почтальона, зажигалку и связку динамитных патронов. Майор исходил из предпосылки, что "динамитчик", во-первых, явно не профессионал, а во-вторых, житель Чулимихи или окрестностей поселка Красный Пахарь. В его допущениях, конечно, были явные натяжки, но утопающий хватается за соломинку.

Поначалу ему пришлось поднять почтовые архивы. Оказалось, что во все времена почтальонами были в основном женщины. Среди них затесались лишь четверо мужчин, все инвалиды, но жили они в других районах города и померли в семидесятых. Тогда Клевахин сосредоточился на чулимихских почтовых отделениях. Он искал совершенно определенную семейную пару – мужа, участника войны, и жену, имеющую отношение к почтовому ведомству, возможно, тоже фронтовичку. Таких оказалось три. Две супружеские четы отпали сразу: одна перебралась в другой город четырнадцать лет назад, а вторая была бездетной. Ко всему прочему, последних в девяносто пятом году определили в дом престарелых, где они и доживали век на положении безвинных и ничего не помнящих одуванчиков.

А вот третья пара, Усольцевы, несомненно вызывала интерес. Клевахину удалось выяснить, что супруг почтальонши всю войну прослужил в саперных войсках, дошел до Берлина, а после демобилизации до самой пенсии работал почти по своей фронтовой профессии – мастером-взрывником на гранитном карьере, расположенном в десяти километрах от Чулимихи. К сожалению, на личную встречу с ним майор не рассчитывал – Усольцев помер в девяносто шестом – но вот с его сыном, Семеном Антоновичем, просто жаждал поболтать о жизни и других забавных вещах…

– Вы захватили с собой бронежилет? – обеспокоено спросил Тюлькин, когда их оперативный "жигуленок" остановился возле какого-то ларька, звучно наименованного, судя по вывеске, мини-маркетом.