Возбуждение достигло такого уровня, что даже запах алкоголя изо рта женщины не раздражал, не казался неприятным, а, наоборот, распалял. Как поется в одной чисто мужской песенке, переделанной из текста известной утесовской, «как много девушек хороших». Только в мужском варианте дальше пелось – «а тянет что-то на плохих».

Участковый усадил женщину на старенький диван в кабинете и методично начал добиваться своего. Женщина сопротивлялась, пыталась кричать, но голос ее не слушался. Участковый не без труда вытащил ее блузку из юбки, расстегнул до самого низа и наслаждался, елозя губами и шаря руками по груди, животу. Задрал кружевной лифчик до самой шеи и пышные, но еще крепкие груди вывалились ему в руки.

Накал страсти нарастал, то, что женщина плакала и умоляла оставить ее в покое, только распаляли желание. Он грубо опрокинул ее на спину, рывком задрал юбку и навалился всем телом. Его рука шарила по ее ногам, лаская бедра, поднимаясь все выше. Пальцем он подцепил тонкую ткань колготок, рванул, убирая слабую преграду, нащупал рукой кружевные трусики. Нет, он в ней все-таки не ошибся. Баба чистая, ухоженная. И то, что он сейчас будет ее трахать, такую семейную, честную, непорочную… и пьяную, возбуждало до потери сознания. Трусики порвались почти мгновенно, открывая доступ к горячему, запретному.

Буквально сорвав с себя брюки, участковый нашарил в кармане пачку презервативов. Обезопасив себя на всякий случай, влез между ее ног и стал грубо насиловать. Он мял ее груди, впивался в губы жадными поцелуями, стонал и рычал от страсти. И тут женщину вдруг выгнуло в конвульсиях, знакомый звук сразу дал понять, что сейчас произойдет. Матерясь, участковый вскочил с нее, потянул за руку, сажая на диване. Сделал он это вовремя, потому что женщину начало рвать.

Но волну похоти было уже не остановить. Он схватил полуголую женщину за бока, поднял и повалил животом на стол. Ее продолжало рвать, а он снова навалился, теперь уже сзади, и снова стал грубо насиловать.

Потом старлей сидел и курил, глядя, как она лежит, полуголая, с задранным подолом, на столе, как ее сотрясают конвульсии и рыдания. И снова волна похоти стала наполнять его. Затушив окурок трясущимися от возбуждения руками, участковый поднялся. Но женщина вдруг начала приходить в себя. Он не успел обойти стол, как наткнулся на ее взгляд. Это был взгляд отчаяния, взгляд, наполненный болью, ужасом, взгляд дикой растерзанной кошки, готовой сопротивляться до конца. Готовой царапаться и кусаться из последних сил. Он снова справился с ней, но взгляд женщины был уже осмысленный, и смотрела она прямо ему в лицо.

Участкового передернуло от осознания того, что он натворил, и возможных последствий. Женщина при его приближении стала сползать со стола, царапая ногтями полировку. Лицо ее было ужасно перекошено. И он ударил ее. Ударил расчетливо и коротко, чтобы она потеряла сознание. Потом, потушив свет, он осторожно вышел на улицу и прислушался. Город спал. Открыв машину, лейтенант вернулся в кабинет, достал из шкафа простыню из постельного комплекта, который использовал, если приходилось ночевать здесь, уложил на нее женщину и вынес на улицу.

Так в багажнике он ее и вывез за город, на берег Сысерти. Осторожно вытащив тело, с неудовольствием заметил, что женщина начала приходить в себя. План в голове созрел во время дороги, и теперь он, не задумываясь, спихнул бессознательное тело с крутого берега вниз, а дома разжег печку и сжег простыню.

Тело обнаружили на следующее утро. Вскрытие показало, что смерть наступила от травмы, несовместимой с жизнью. От падения с обрыва женщина получила перелом основания черепа. Началось следствие. Шаг за шагом, минута за минутой, проследили весь тот злополучный вечер. Букин покаялся, что в самом деле пошел провожать Копаеву, что довел ее куда-то, но потом ничего не помнил, слишком в тот день был пьян. Коллеги, участвовавшие в той вечеринке, подтвердили все. В том числе и время, через которое Букин вернулся. Времени у него на убийство, по проведенному хронометражу, безусловно, не было. И смерть наступила гораздо позже.

Нашлись свидетели, которые видели, как в тот вечер милицейская машина забирала какую-то пьяную женщину возле аллеи. Место соответствовало маршруту Копаевой от ресторана к ее дому. Опрос всех автопатрулей, работавших в те сутки, быстро дал результат. Один из экипажей опознал погибшую и показал, во сколько она была подобрана в состоянии сильного алкогольного опьянения и во сколько была доставлена в ближайший участковый пункт милиции.

Участковый подтвердил, что эту женщину ему привозили, она немного пришла в себя, и он ее отпустил, потому что на бродяжку и алкоголичку она не была похожа. Экспертиза в самом деле обнаружила в его кабинете следы рвотных масс, принадлежавших Копаевой. В городе назревал скандал. Мало того, что равнодушные и безответственные коллеги отпустили домой женщину в таком состоянии, мало того, что мужчина бросил ее одну на улице, так еще и милиция проявила вопиющую безответственность и наплевательское отношение к гражданке. Все это и привело к тому, что она оказалась жертвой неизвестного насильника, который потом сбросил ее с высокого обрыва. Или она сама, после всех перенесенных издевательств, пыталась вернуться домой и свалилась с кручи.

Насильника так и не нашли, дело закрыли, успокоив граждан тем, что произошел просто несчастный случай. Изнасилование всячески пытались скрыть, объясняя это тем, что половой акт у женщины мог произойти по обоюдному согласию.

Патрульных ДПС наказывать не стали, потому что они поступили в соответствии с инструкциями. А вот участкового, который не принял мер к тому, чтобы отправить женщину домой или в вытрезвитель, могли и должны были наказать за преступную халатность, приведшую к несчастному случаю. Но дело в том, что у того участкового нашлись кое-какие связи. Из милиции его не уволили, никаких порицаний и наказаний на его голову не свалилось. Его просто убрали из областного центра, переведя в один из РУВД.

Многих знакомых семьи тогда покоробила возможная судьба сына Копаевой. Пятнадцатилетний парень по закону не имел права жить один без опекуна. Родственников у них не было, и Антону светила прямая дорога в школу-интернат до достижения им совершеннолетия. Как потом они рассказывали, Антон, узнав о гибели матери, впал в какой-то ступор. Он не плакал, не бился в истерике. Он как будто окаменел.

С ним разговаривали, задавали вопросы, он отвечал односложно и смотрел в сторону. Чаще всего в окно – на небо, на лес. Потом стал спрашивать, очень осторожно, аккуратно, так, чтобы не вызвать каких-то подозрений и сомнений, как погибла мать, что произошло, что удалось следствию установить. Очень скоро вся картина последних часов жизни матери прошла у него перед глазами. Ему удалось выяснить все, в том числе и то, что тот самый участковый не был уволен из органов внутренних дела, а переведен в область. В частности, в Каменский РУВД. Единственное, что ему не удалось узнать, так это фамилии того участкового, которую тщательно скрывали от общественного мнения.

– Какой ужас! – прошептала Ксения. – И как ты все это смог пережить?