Но передо мной по-прежнему тянулись широкие толстые ветви чудовищных деревьев, километры лиан, тонны дурманящих цветов… И вода, проклятая бесконечная вода, хлюпающая под ногами, капающая сверху, шумящая где-то рядом большими потоками. Мир превратился в слайд-шоу. Шаг — кадр, движение — кадр, слово — байт звуковой дорожки сопровождения. И кровь в ушах гулко стучала дикарским там-тамом неумолимой угрозы. Там — крах. Там — смерть. Там — не я. Там — все-таки я. Появившиеся перед нами на пятый день пути встречающие в количестве всего лишь трех моркотов с белыми косами и зелеными глазами о чем-то переговорили с предводителем отряда синих соплеменников, потом обменялись парой реплик с чем-то всерьез озабоченным Горотуром. Я все это время наблюдал занимательную механику природы — капли воды одна за другой стекали по каскаду листьев и веток, собираясь в бело-синем соцветии огромной то ли орхидеи, то ли мухоловки-переростка. И капли эти имели разный цвет. Красный отблеск сменялся зеленым, желтый — сиреневым, синий — фиолетовым, причем последнее очень встревожило мою уснувшую душу. Усталость не желала отступать, и я поинтересовался у одного из тех, кто вышел нам навстречу:

— Долго еще до вашего города?

— Совсем рядом, черный, совсем рядом, — хмуро ответил моркот, поглаживая белую косу. Его изумрудные глаза темнели с каждым мгновением. Во мне шевельнулась паранойя, но тут же опять благополучно задрыхла. Будь что будет, я сделал что должно.

И тут меня бросило в жар, от которого все вокруг побелело. Моркот глянул на мои задрожавшие руки и что-то затараторил своим спутникам. Те спешно бросились в заросли с огромными ножами наперевес.

Туман выполз на тропу, заполняя пространство, в котором уже практически ничего нельзя было различить. Затем я почему-то оказался лежащим на какой-то волокуше, а Горотур, тварь рогатая, сосредоточенно лил мне на лицо воду. Белый туман на миг скрыл реальность и вновь отступил. Теперь надо мной почему-то маячило хорошенькое женское личико. У представительной дамы, обладавшей статью и осанкой афинской матроны, были на плечах все те же татуировки местных вождей и шарлатанов от посоха. Она нараспев что-то прошептала и дунула на свою ладонь, поднесенную к самому моему лицу. Искрящаяся серебристая пыльца жгуче въелась в глаза, разодрала нос и горло, а потом я перестал дышать. Вот совсем, словно и не умел никогда. Почувствуйте себя ежиком… Теперь бы вспомнить, как это делается. Но что-то словно выковыряло из самых основ памяти умение пробовать на вкус этот влажный прохладный воздух.

Очередное прояснение в белом тумане озадачило меня оранжевыми проблесками тепла на стенах сузившегося мира. Какие-то тени безуспешно пытались вскарабкаться по плетеным краям света… Кажется, это был просто танец. И теплое пламя за моей спиной небрежно играло с танцующими, выдавливая из них черные силуэты плохого начала, присущего каждому живому существу во вселенной. Я лежал на левом боку, связанный пресловутой паутиной, которую мой народ использовал как веревки. Передо мной на коленях стояла молодая морра… Да, морра, женщина моего народа, моркотов. Она — морра, я — моркот. А за ее спиной появилась четырехрукая мохнатая тень, смотревшая из перекатывающегося прозрачного тумана настороженными глазами, которые я уже где-то видел. Так это они что, добить меня собрались? Котяра, котяра, добрался-таки. Харрами, воин ствола, двоюродный брат всем моркотам, убийца наших детей, похититель наших жен. Тебе здесь не место. Кажется, я попытался сказать это вслух. Кошак ухмыльнулся, что-то проворчал сосредоточенной морре и пропал в сгустившемся тумане. А я так и не научился дышать. Как обидно. Вселенная закрутилась, сворачиваясь в невыносимо тяжелый камень, легший на грудь. Прохладная ладонь морры легла мне на лоб, блеснув чистейшей белизны коготками. Неужели — смерть? С этой мыслью я зажмурился, с тем чтобы через мгновение открыть глаза.

Сознание стало кристально чистым и ясным. Я лежал на кине циновок в небольшой комнате без окон и дверей. Судя по состоянию стен — внутри гигантского ствола. Значит, эпопея продолжается. Валяться дольше не было никакого резона. И тут прямо сквозь древесную преграду в комнату вошла она. Это было так неожиданно, что я даже вздрогнул. Ходящая белой ветви, а никем другим эта морра быть не могла, тепло улыбнулась и спросила:

— Как ты себя чувствуешь, Валентин?

У меня словно волосы на голове зашевелились, настолько странно и пугающе прозвучало мое же собственное имя из чужих уст впервые за семь недель пребывания в этом странном мире. Я подскочил, наплевав, что под невесомым покрывалом валялся ни разу не одетый, и спросил:

— Что ты сказала?!

— Успокойся, Валентин. — Жрица грациозно уселась на циновки и посмотрела на меня снизу вверх. — Твоя болезнь позволила мне заглянуть в самую глубину сознания. Я знаю, что ты попал к нам из другого мира, оттуда, где маги эльфов берут изъятых. Садись, в ногах правды нет.

Я рухнул обратно на постель, продолжая сверлить морру взглядом. Она же тихонько рассмеялась и сказала:

— Не надо так переживать. Однако хочу сразу огорчить тебя, человек в теле моркота. Путей назад для тебя не существует. Эльфы в безмерной самоуверенности своей могут думать иначе. Но это не так. Вижу, за эти дни ты всерьез не думал о том, чтобы вернуться?

— Думал, — ответил я. — Украдкой.

— Не позволяя себе надеяться, — кивнула морра. — Твое подсознание знает правду и не давало тебе впадать в пустые надежды. Эльфы могут попытаться выкинуть тебя за пределы нашего мира. И ты сможешь безболезненно пересечь грань между мирами, но попадешь вовсе не на свою родину, Валентин. Миры нанизаны на вселенскую ось, как отборные жемчужины в ожерелье. И в этой череде миров движение возможно только в одну сторону. Если ты пришел с Земли на Лахлан, то с Лахлана ты уйдешь отнюдь не на Землю.

Впервые услышав название моего нового мира, я лишь пожал плечами. А вот новость о перемещениях совсем не радовала. Конечно же я все-таки надеялся в глубине души найти путь домой, пусть и не озвучивал этого желания даже самому себе. А эта белая жрица спокойно так захлопнула у меня перед носом иллюзорную дверь. Вновь возникло ощущение дурного сна. Я встрепенулся — существа из плоти и крови сквозь стены ходить не могут! Значит, все-таки сон… От облегчения я даже засмеялся. Ходящая позволила мне радоваться целых пять секунд, а потом протянула ладошку и закрыла мой смеющийся рот, сказав:

— А что в этой вселенной не иллюзия, человек в теле моркота? Разве не сон то, что в теле моркота себя осознает человек? Это блаженное раздвоение сводит с ума не хуже любого наркотика. Стены этой комнаты — тоже сон, Валентин. И я сейчас просто часть твоего сна, в который мне пришлось войти, чтобы справиться с твоими расколотыми иллюзиями, чуть не убившими тебя разобщенностью. Пора бы тебе уже решить, кто ты. Пора усмирить сидящую в тебе смерть.

Белая жрица вновь улыбнулась и убрала руку. Я хрипло прошептал, глядя на висевший под потолком магический шар, дававший много желтого света:

— Раз в жизни все иллюзорно, значит, я могу прямо сейчас уйти домой.

— Можешь, — согласилась морра. — И ты даже будешь в это верить. Ты поверишь в свое возвращение. И проживешь ту свою жизнь до логического конца. Но откуда ты знаешь, что вся та жизнь не окажется лишь мгновением между шагом из этого мира и смертью? Мгновением, за которое лишь трепетный ветер звезд коснется ресниц дремлющей Силы? В твоем мире есть бесконечное выражение, которое начинается так… «И снится богу спящий человек, которому снится спящий бог, которому снится спящий человек, которому снится…»