Юля стояла к ней спиной, смотрела в окно, даже не обернулась. Анеля подошла, тронула ее за плечо:

– Мам… Давай с тобой все же поговорим… Потому что я не понимаю, мам, не понимаю…

– А он красивый мальчик… Очень красивый… – задумчиво проговорила Юля, по-прежнему глядя в окно.

– Кто красивый? Егор?

– Да нет… Матвей твой красивый. И я тебя вполне понимаю, что ж…

Ободренная этим признанием, Анеля проговорила быстро:

– Надо с обедом что-то решать, мам! Родители Матвея завтра к нам придут! В котором часу им лучше прийти, мам? К обеду? Или к ужину? И папе надо позвонить…

– Да погоди ты с обедом-ужином, Анеля. Мне еще поговорить с тобой надо. Об очень важном поговорить. Наверное, сразу надо было, да я не решилась. Давай-ка сядем и поговорим… Пойдем на кухню, я кофе сварю.

– Пойдем…

На кухне Юля так сосредоточенно смотрела на поднимающийся в турке кофе, будто от этого зависело, стоит ли начинать этот разговор или нет. И успела подхватить турку с плиты в последний момент, когда кофейная пенка поднялась угрожающе выпуклой горкой. Анеля тем временем сооружала бутерброды с колбасой и сыром. Не знала еще, что скоро ей будет совсем не до бутербродов…

Юля села за стол, отпила несколько глотков кофе и отодвинула от себя чашку, глянула на дочь настороженно. Вздохнув, проговорила быстро:

– Я должна тебе сказать, что давно знакома с отцом твоего Матвея. Очень давно. Помнишь, ты спрашивала у меня, кто тот мужчина, из-за которого я рассталась с папой? Так вот, это он… Дмитрий Петровский, известный хирург, отец Матвея. Я очень его люблю, Анеля. Так же сильно люблю, как ты любишь его сына. И я теперь не знаю, что со всем этим делать… Как я стану приглашать его в гости вместе с женой, как? Ведь она сразу все поймет… По нашим лицам поймет. Да и сам Дима никогда на это не согласится… Если узнает, конечно, к кому идет в гости вместе с женой…

– Ее зовут Анной Антоновной, мам, – почти механически поправила Анеля, так и не осознавшая до конца, о чем толкует ей мать. – Она очень хороший человек, она…

– Вот и я о том же, что она очень хороший человек. Получается, что мы с тобой собираемся обидеть хорошего человека. Даже не обидеть – оскорбить. И я не вижу выхода из всей этой ситуации, честно тебе скажу. Я даже советовалась вчера с твоей бабушкой, Маргаритой Сергеевной…

– И что же она тебе сказала, мам? – так же механически спросила Анеля.

– Она сказала, что мне нужно расстаться с отцом твоего Матвея. Расстаться, перечеркнуть, забыть… Будто и не было ничего. Ради тебя расстаться…

– И что же ты решила, мам?

– Да ничего не решила. Ты думаешь, это легко – расстаться, если сильно любишь? Если жить без человека не можешь? И даже допустим, что я расстанусь, что сердце себе разорву… Ты примешь от меня такую жертву, Анеля? Вот скажи мне сейчас – примешь?

Анеля в ужасе подняла глаза, тихо замотала головой из стороны в сторону. До нее только сейчас начал доходить смысл того, о чем говорит мать… И даже ярко представилась эта картинка: как все они сидят за столом, и Анна Антоновна улыбается радостно и приглашает взглядом всех улыбнуться – ну что же вы не радуетесь за Матвея и Анелю, мы же теперь почти родственники, одна семья! Кто мы теперь друг другу, уважаемая Юлечка, а? Милые сватьюшки? Ах, как же я рада, как рада…

Анелю даже передернуло слегка – нет, нет, нельзя этого, нельзя… Анна Антоновна – такая добрая, такая доверчивая! И что будет, если она узнает? Ведь по лицам ее мужа и «милой сватьюшки» все можно понять…

Юля растерянно следила за выражением лица дочери и жалела, что завела этот разговор. Ну почему, почему мы всегда так запоздало жалеем о сказанном? А с другой стороны… Почему нет? Ведь она ей сказала все как есть… Правду сказала. Пусть для нее жестокую, но правду. И они вместе должны решить сейчас, что с этой правдой делать. Вместе решить, без скидок на то, что они мать и дочь. Решить, абстрагируясь от ее жертвенных материнских посылов, которые, как утверждает ее бывшая свекровь, должны в первую очередь сыграть свою роль. Ведь в итоге они обе – просто женщины…

Конечно, думать об этом было стыдно. Убеждать себя – стыдно. От этих проклятых жертвенных посылов, которые в материнской природе заложены, одним убеждением не избавишься. Но что сказано, то сказано… Назад уже ничего не вернешь. Теперь с этим жить надо…

Хотела было протянуть руку, чтобы огладить Анелю по плечу, но та отстранилась от ее руки так резво, будто боялась обжечься. А потом и вовсе подскочила из-за стола и унеслась ветром в прихожую, как безумная. И вскоре Юля услышала, как хлопнула дверь.

Ушла… Убежала. Сбежала. Вот куда она побежала в таком состоянии, куда? Наверняка ведь и не переоделась даже! В домашнем трикотажном костюмчике и сбежала! Может, хоть ветровку на себя догадалась накинуть или плащ…

Хотя чего она – о плаще. Теперь-то уж чего, когда дело сделано. Ужасное дело, подлое.

И снова накрыло с головой чувство вины – зачем, зачем она заговорила про жертву? И не просто заговорила, а в прямом смысле потребовала жертвы от дочери? О, этот идиотский и ужасно жестокий вопрос: хочешь ли ты от меня жертвы, доченька?.. Ведь он сам собой предполагает ответ: мол, нет, мамочка, не хочу! Я лучше сама себя принесу в жертву, сама откажусь от своей любви…

Ну как, как она могла, господи? Она, мать любимой дочери Анели! Ведь дороже дочери у нее нет никого… Никого, кроме Димы. Выходит, ей надо было выбирать между ними? И она выбрала жертвой дочь? И Анеля точно согласится быть жертвой, это надо ее знать…

Ну что ж, празднуй победу, подлая мать. Продолжай любить своего Диму. Ты ведь тоже имеешь право любить того, своего единственного, который по праву рождения. А дочь… А дочь пусть будет несчастна. И не надо утешать себя тем, что этих любовей у нее будет еще много. Вагон и маленькая тележка. И мальчик этот, сын Димы, пусть тоже будет несчастен… Ведь он любит Анелю. Она сама утром видела его лицо. Эти глаза, горящие нетерпением обнять любимую, прижать к себе изо всей силы…

Господи, да что ж она такое наделала! Как теперь назад все вернуть? Как сделать так, чтобы этого разговора вовсе не было?

Схватила телефон, быстро кликнула номер Анели. Конечно, не отвечает… А на что она надеялась, интересно? Что дочь промурлыкает в ответ ласково: да, мамочка, все хорошо… Я поняла, я очень послушная девочка… Сейчас погуляю немного и вернусь домой…

Потом еще раз кликнула ее номер, еще… Нет, не ответит она, надо с этим смириться. И надо действовать как-то, делать что-то… Исправлять ситуацию надо!

Но как, как ее исправишь?

Надо Диме позвонить, вот что. Попросить его о встрече. И все рассказать так, как есть. Страшно, но надо. Иначе Анеля его сыну сама все расскажет, и…

А что, собственно, и?.. Может, и правильно так будет? Нет, нет… Она сама должна Диме все рассказать. По крайней мере, это будет честно. Нелепо прятать сейчас голову в песок, как страус. Да, надо Диме сказать…

Кликнула его номер и, когда он ответил, проговорила быстро:

– Дима, нам надо срочно увидеться! Где и когда мы можем увидеться, Дима?

– Что-то случилось, Юль? Почему у тебя голос такой?

– Да, случилось.

– Что?

– При встрече все объясню…

– А по телефону нельзя?

– Нет. Нельзя. Когда мы сможем с тобой встретиться?

– Но я сейчас не могу… У меня сегодня трудный день, все по минутам расписано. Ты ж понимаешь…

– Да, Дима. Я понимаю. И тем не менее… Это очень важно для меня. Для нас… Когда мы сможем встретиться, скажи?

– Я вечером только могу. И ненадолго. Мне сегодня вечером надо быть дома.

– Да, конечно. Я тебя надолго не задержу. Давай вечером в кафе? В том, в нашем…

– Хорошо. Я приду в семь часов. Иль в восемь… Не знаю, когда точно освобожусь.

– Хорошо, я буду тебя ждать… Сколько надо, столько и буду ждать. До встречи.

– Да, Юль… Извини, не могу больше разговаривать… До встречи!

Поговорив с Димой, она тут же кликнула номер Анели. Снова напряженно вслушивалась в длинные гудки, пока они не оборвались механическим голосом оператора: «Абонент сейчас не может ответить, перезвоните позже».

Если бы